Ее муж Гарольд попытался было уговорить Юнга переехать в Америку, но тот отказался наотрез: его корни, земля предков — все это для него имело значение. Зато Эдит грезила Швейцарией; она станет для нее той землей обетованной, на которой ее ждет спасение, и ее спасителем будет Юнг. Отдавала ли она себе отчет, что влюбилась в доктора, отправляясь с ним в далекое путешествие в Цюрих? И да, и нет.
В Цюрихе Эдит расположилась в лучшем отеле в самом центре города, заняв роскошные десятикомнатные апартаменты. Вместе с ней приехали трое ее детей: 15-летний сын Фаулер, 11-летняя Мюриель и 8-летняя Матильда, их учителя и две гувернантки. Из окна этих апартаментов были видны не роща и озеро, к чему привыкла Эдит, а восхищавшие ее, американку, готические шпили соборов и почти средневековая городская застройка.
Она понятия не имела, сколько времени здесь проведет: три месяца или год, да и не хотела об этом думать. Впрочем, скажи ей кто-нибудь тогда, что она задержится здесь на целых восемь лет, Эдит бы сильно удивилась.
Пять раз в неделю Юнг анализировал состояние Эдит у себя — в своем нарядном трехэтажном доме в Кюснахте, пригороде Цюриха. Почему Эдит не сомневалась, что ее кумир свободен? В первый же день дверь ей открыла его жена Эмма, симпатичная, улыбчивая; на Карла Густава она смотрела с плохо скрываемым обожанием. И еще оказалось, что у доктора Юнга пятеро детей!
Эдит не сомневалась, что Юнг вылечит ее за месяц. Но депрессия уже почти прошла, однако выйти из дома без служанки Мэри миссис Рокфеллер-МакКормик все еще не могла.
Юнг рекомендовал ей активнее включаться в жизнь их «коммуны», заводить новые знакомства, развиваться...
Поначалу Эдит была, по правде говоря, в ужасе от новой жизни и новых знакомых — членов психоаналитического сообщества Юнга и примкнувших к нему интересующихся. Ее, привыкшую к совершенно другому обществу, пугал разноперый круг интеллектуальной богемы, сформировавшийся перед войной вокруг Юнга; в него входили отнюдь не только врачи, но и писатели, философы, актеры, дадаисты и просто проходимцы. После еженедельных лекций Юнга, которые читались в просторном зале одного из цюрихских ресторанов, так как своего помещения пока не было, все гурьбой шли в кафе.
Эдит, все еще с трудом понимавшая по-немецки, изо всех сил старалась уразуметь, что происходит, что все эти люди делают, о чем говорят. Здесь беспорядочно анализировали сны друг друга по методу Юнга, передавали из рук в руки новейшие теософские и антропософские публикации, рассуждали о язычестве и античности, о философских достоинствах анализа, восхваляли Юнга, обсуждали гороскопы, смешивали кофе, кокаин и тонизирующие средства.
Однако не прошло и года, как Эдит преобразилась: стала активно читать книги, которые рекомендовал Юнг, изучать психологию, философию, мифологию, иногда засиживалась за столом до самого утра — так ей все было интересно. Наконец она перестала выглядеть в этом обществе белой вороной и по старой привычке надевать на лекции тысячедолларовые украшения.
Принимала участие и в развлечениях юнгианцев: осенью и летом вместе с Тони Вольф, ассистенткой Юнга, Эммой Юнг, Майером, Отто Гроссом, иногда Тристаном Тцарой и дадаистами дочь Рокфеллера, которой было уже сильно за сорок, танцевала и прыгала через костер во время языческого праздника летнего солнцестояния: в этом кругу чтили язычество и все его праздники. Вместе с другими Эдит держала флаги, на которых было изображено древнеарийское «солнечное колесо», и распевала гимны, восхваляющие солнце.
Приехавший навестить жену Гарольд впал в ужас, увидев, как изменилась его Эдит: она стала носить простую прическу, совершенно ей не к лицу, одеваться в скромные платья, словно прислуга, и все время говорила о том, что доктор Юнг и его школа перевернут будущее человечества.
Правда, в Эдит не наблюдалось и следа депрессии: ее серые глаза сияли постоянным воодушевлением и скорее выдавали маниакальное состояние. Словом, Гарольд решил, что его жена сошла с ума окончательно. Их дети, полностью предоставленные в Цюрихе самим себе, ненавидели здесь все — школу, учителей, новых знакомых матери — и рвались домой, в Америку.
Переполошившийся Гарольд МакКормик написал подробное тревожное письмо тестю — Джону Рокфеллеру, с которым всегда оставался в наилучших отношениях. Тот потребовал немедленно забрать Эдит и детей домой. Но в Европе уже шла война, уезжать из Швейцарии было опасно, а упрямая Эдит, глядя в глаза мужу, заявила железным тоном своего отца:
— Я отсюда не уеду. Я там сразу снова сойду с ума.
Напрасно Гарольд заклинал ее именем родителей.
