Посягнула на святыню! Бежала на пионерскую линейку в лагере, вдруг споткнулась и упала, этот «лифчик» выскочил у нее наружу.
Но в комсомол она все же вступила. Ее напугали, что иначе не возьмут в институт, и в десятом классе она написала заявление: «Прошу принять меня в ряды членов ЦК ВЛКСМ». Для нее этот набор букв был полной абракадаброй!
В ту пору наша мама стала часто болеть — сказались фронтовая контузия и переживания из-за развода. Отцовских алиментов нам не хватало, деньги в нашей семье не задерживались никогда. В этом мы с Катей оба пошли в отца — совершенно не умеем копить. У нас всегда был полон дом гостей, двери нараспашку, всех надо поить и кормить. Катя, помню, постоянно ходила с судками на домовую кухню.
Между прочим, такой стиль жизни остался у Кати до сих пор, у них с ее сыном Митей входная дверь не запирается. Как-то из прихожей ее квартиры на Маросейке стали пропадать вещи. И тогда решили все-таки запирать двери…
Нормальную школу Катя закончить не могла, у нее были сплошные двойки. Например, выходит Катя к доске.
— Васильева, как вы думаете, сколько будет семью семь?
— Не знаю…
— Я знаю, что вы не знаете, но думать-то вы должны!
А о чем тут думать-то? Катя с пеленок знала, что будет артисткой. Но для поступления нужен был аттестат, она и пошла в школу рабочей молодежи.
Работать Катя начала довольно рано. Маме надо было помогать. И днем сестра трудилась на почте Дома ученых на Пречистенке. Я заходил к ней туда после школы. Она мне вырезала марки с конвертов, которые присылали со всего света. А вечерами она занималась в театральной студии. С 15 лет переиграла все главные роли на сцене Дома ученых. Помню, как маленьким сидел в зале и с ужасом смотрел на седую старуху с палочкой. Неужели это моя сестра Катя?!
Потом, когда много лет спустя у нее бывали тяжелые периоды в жизни, она, закрыв глаза, часто повторяла: «На почту, на почту, на почту…» Чтобы никого из своих «мучителей» не видеть: ни Ефремова, ни Табакова…
В 62-м Катя поступила на актерский во ВГИК. Можно сказать, что я в свои 10 лет поступил туда вместе с Катей.
Целыми днями пропадал с ней в институте, она меня постоянно таскала на репетиции, показы, спектакли.
Именно во ВГИКе Катя встретилась с Сергеем Соловьевым, своим будущим мужем. Обоих набирал Михаил Ромм. Старший курс — режиссерский, младший — актерский между собой сотрудничали. Сережа даже утверждает, что он сидел рядом с Роммом на приемных экзаменах, когда принимали Катю.
К тому моменту уже все в киношном мире знали, что есть такая начинающая талантливая артистка — Катя Васильева. Ей все двери творческих вузов были открыты. Но ее... не захотели допускать к экзаменам: Катя пришла на медкомиссию с католическим крестиком на шее, и ее выгнали. Злополучный крестик папа привез ей из Германии. Она тогда была неверующей, надела крестик как талисман.
А это же был идеологический вуз! Но, к счастью, за абитуриентку вступился известный режиссер Герасимов.
Кстати, Сергей Аполлинариевич не раз впоследствии спасал Катю. Однажды она прямо на лекции надерзила педагогу Якову Свердлину. Тот часто по каким-то причинам пропускал лекции. Вот она и крикнула ему с места: «Яков Михайлович, вы будете наконец нас учить или только зарплату получать?» Он раскипятился, аж задохнулся от возмущения и побежал к ректору строчить жалобу на студентку. В конце заявления опрометчиво приписал: «Или я, или она!»
Возвращается из поездки Сергей Герасимов, читает жалобу и, погладив себя по лысой голове, говорит: «Васильева — самая талантливая студентка на курсе.
Ну что ж… Надо уважить просьбу народного артиста» и написал размашистым почерком: «Просьбу Свердлина удовлетворить». И его уволили.
И так было всегда! С теми, кто выше ее, она была смелой, а с теми, кто ниже — милосердной. Она могла послать куда подальше министра, а с человеком простым была терпимой и заботливой...
На кафедре о ней говорили так: мол, девушка способная, но с внешними данными беда. Однажды Михаил Ильич Ромм, просматривая студенческие работы, вдруг увидел, как на экране появился нос его студентки. И он поинтересовался: «Это кто, Гоголь?» Как писал в своей книжке Сережа Соловьев: «Дураки говорили, что ей надо поправить нос, глаза, уши. На мой взгляд, она была первой красавицей на курсе».
