5 ноября 1917 года в московском Купеческом клубе, что на Малой Дмитровке, по обыкновению, шла большая карточная игра. По правилам она заканчивалась в 2 часа ночи, и игроки расходились. Но на всякое правило есть исключения: те, кто хотел продолжать игру, платили штраф. Расчетной единицей были тридцать минут, каждые следующие полчаса штраф утраивался. Клуб закрывался в девять утра, на тех, кто досиживал до этого времени, висело три с половиной тысячи рублей.
Доход от штрафов покрывал все расходы клуба — и на концерты, и на роскошные торжественные обеды.
Архитектор И.А. Иванов-Шиц построил его в 1909 году, и клуб сразу стал украшением Москвы: здесь были самые стильные интерьеры и самая вышколенная прислуга, да и ставки за карточным столом были самыми высокими.
В ночь на шестое ноября в Купеческом клубе играли в «железку». 8 лет назад ее запретил московский генерал-губернатор, но на это никто не обратил внимания. Здесь в «железку» играли всегда, а если появлялась полиция, откупались от нее. Однажды это не прошло, и клуб на месяц закрыли. Полиция испарилась вслед за первой, Февральской революцией. А после большевистского переворота в Первопрестольной царили разброд и шатание: хочешь — играй в «железку», хочешь — гуляй со спущенными штанами.
Тускло горят бра, на покрытых зеленым сукном столах лежат горки золотых монет. Царские ассигнации к этому времени обесценились, керенки никто не принимал в расчет, и серьезные люди — к трем часам ночи в клубе их было немало — играли на золото.
— …Бита!
— Сколько стоит эта карта?
— Четыре тысячи рублей.
— Играю!..
За ведущими в холл дверями раздается шум: стучат сапоги, слышна ругань — и в игорный зал спиной вперед, держась за щеку, влетает клубный лакей. Судя по всему, его крепко ударили в зубы. Милиция? Новая власть начала охоту на «железку»? Нет, все куда хуже: это налет, четверо в кожаных тужурках с наганами в руках намерены лишить игроков наличных, часов и запонок.
— Всем стоять!
Руки вверх! Кто пошевелится, получит пулю в лоб!
Налетчиков возглавляет приличного вида, гладко выбритый господин. На нем хороший костюм и дорогие ботинки, в правой руке — огромный парабеллум.
— Мы — члены Федерации анархистов, «Группа дачи Дурново». Ваши деньги пойдут на освобождение трудящихся всего мира…
Какие-такие трудящиеся всего мира, при чем тут дача Дурново? Она же в Петербурге, на Полюстровской набережной — вот и грабили бы себе там, далась им Малая Дмитровка… Но деваться некуда, и игроки сидят с поднятыми руками, пока анархисты собирают со столов золото и шарят у них по карманам.
Один из игроков шепнул другому: «Мамонт. Мамонт Дальский» — и незаметно кивнул в сторону бритого господина с парабеллумом. Брови его соседа поползли вверх: Мамонт Дальский был премьером Александринского театра, знаменитейшим трагиком, кумиром публики. Пятнадцать с лишним лет назад он оставил петербургскую сцену, не поладив с дирекцией императорских театров, с тех пор о нем ходили разные слухи.
Кто-то говорил, что Дальский занялся коммерцией и разбогател. Другие уверяли, что он разорен и живет взаймы. Его не раз видели в Монте-Карло: он играл по крупной и удивлял расчетливых французов настоящими русскими кутежами. Дальский якобы ездил по Монте-Карло на тройке в обнимку с кокоткой, которую увел у парижского банкира.
