План созрел молниеносно. В ближайшее воскресенье Пауло утром надел свою обычную одежду и, воспользовавшись тем, что лифтер не узнал его бритым, спустился на первый этаж. Там, низко опустив голову, чтобы не попасться на глаза врачам, он смешался с толпой посетителей и выбежал на свободу. К слову, пьеса провалилась, но он тут же засел за другую. А что касается родителей, то они умудрились засунуть его в «дурку» и в третий раз — однако он снова сбежал, искренне пообещав им повеситься, если не угомонятся. И они сдались.
…Может быть, права Кристина? И Пауло в самом деле стоит написать роман о психушке, ведь он знает тамошние нравы как никто? Да нет, неохота, он предпочитает не вспоминать об этом. Пауло рылся в своем дневнике, листал наброски, уносился в прошлое, а заправленный в пишущую машинку листок уже третий день оставался пустым; вернее, почти пустым: от отчаяния Коэльо напечатал целую строчку вопросительных знаков.
Его нынешняя жена Кристина как-то спросила, сколько у Пауло было женщин, поставив его в тупик этим вопросом.
Ей-богу, говоря без лишней скромности, не сосчитать. Совершенно непонятно, что при его тщедушной внешности и невысоком росте притягивало к нему женский пол? Может, то, что он часами мог разглагольствовать на любую тему — от экзистенциализма до космических полетов, бурно жестикулируя и сверкая черными глазами? А возможно, то, что он малохольный? Похоже, некоторым девушкам это даже нравилось. Отец предупреждал: если он не получит образования, ему не найти себе пары. Какая чушь! Пауло наотрез отказался от университета, а вот подружки, как в калейдоскопе, сменяли одна другую.
Пауло не исполнилось и 20, как пара девчонок уже сделали от него аборт; он повадился ходить в дома терпимости дешевых районов Рио — Лапа и Манте — и отыгрывал с проститутками все свои тайные фантазии.
«Вчера я снял самую старую женщину в этой зоне — никогда не спал ни с кем старше, — записал он в дневнике. — Я не тронул ее, заплатил только за то, чтобы смотреть. Ее груди казались пустыми мешками, она лежала передо мной совершенно голая. Она была чистой, профессиональной и ласковой, но очень старой — невозможно вообразить, сколько ей лет. Может, 70. Она работает с 18.00 до 23.00, а потом едет на автобусе домой, и там у себя она — всеми уважаемая почтенная старая дама».
Пауло казалось, что через этих женщин, через их постели он прямиком устремляется к литературе; разве не этим же путем следовал другой его кумир — Генри Миллер? Разве в Париже оставалась хоть одна телка, которую он не трахнул бы? Но в случае с Пауло правда заключалась в том, что он попросту не мог жить один и, расставшись с очередной подружкой, немедленно впадал в тяжелую меланхолию.
С одной из пассий — Верой Рихтерон — оформил свой первый брак только для того, чтобы «официально» удерживать ее рядом. А то как обычно бывало? Пустяковая ссора — и очередная подружка уже, поджав губки, собирает вещи, не подозревая, что язвительный и независимый интеллектуал Пауло, едва закроется дверь, вызывает такси и тащится к родителям или приятелям, лишь бы не коротать ночь в одиночестве.
Страх темноты и одиночества остался в Коэльо с детства и, похоже, не собирался его покидать.
Вера была на 11 лет его старше, элегантная белокурая югославка из Белграда; она возилась с ним как с младенцем, хвалила все его опусы, все рецензии, которыми он заваливал бразильские журналы, нелепые пьесы, которые с упорством графомана продолжал строчить, и даже нашла деньги на постановку новой — «Апокалипсиса». Вера по-матерински утешала Пауло, когда после премьеры на него обрушилась артиллерия презрительной критики. Он делал вид, что ему плевать, а дома рыдал как ребенок, лишившийся игрушки. Но довольно скоро Вера была изучена до мелочей, вызубрена, как наскучившая книга, — и наконец отвергнута, после того как Пауло своими ушами услышал: она смеялась вместе с подружкой над его «наивной чепухой»!
