Как-то в Днепропетровске у нашей гримерки неожиданно «нарисовался» Андрей Макаревич*. Случайно оказался в городе и решил нас навестить. Мы все вместе с трудом прорвались на улицу, сели в машину… И с ужасом поняли, что не едем, а парим в воздухе… Толпа просто подняла автомобиль на руки! После такой встряски Андрей повез нас в заповедник под Днепропетровском: там уже ждали «Митьки» с палаткой, свежей рыбкой, песнями у костра... Знали, как правильно отдыхать!
Нельзя сказать, что мы стали жить шикарно. Может, чуть-чуть лучше многих: после концертов «Наутилуса» в Финляндии мы с Аней оделись прилично и модно. Потом у нас появился видеомагнитофон, и все друзья приходили в гости смотреть западные фильмы, в которых порой встречались и откровенные по меркам того времени сцены. Когда я впервые увидела такую «романтику» на экране, тут же выключила телевизор: все-таки с нами сидела семилетняя Аня.
Слава тогда удивился: «Что ты так волнуешься? Это же естественно, пусть с детства все знает!» Так что воспитание у Ани тоже было экстремальным.
Оглушительная популярность группы для каждого из нас сопровождалась чувством одиночества, депрессиями. Я понимала: Слава не может быть в состоянии творчества постоянно, а нужно выдавать продукт — поклонники ждут. Если песня не идет — их это не волнует. Такие моменты болезненны для всех: я была занята мыслями о Славе, а он — о музыке. Это тоже стало причиной начала кризиса в нашей семье.
Слава любил повторять фразу Козьмы Пруткова: «Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова».
Пожалуй, она точно описывает причину нашего расставания: мы со Славой будто плыли в одном направлении, а потом нас разнесло по разным берегам. А если быть точнее — городам. В Питере крутилась вся рок-тусовка, и последние года три Слава жил там практически безвылазно. Они с группой сняли частный дом в Коломягах, а для меня этот город был мучителен. Я наездами вела все домашнее хозяйство ребят: варила обеды, ужины. Приходилось 2 раза в неделю летать в Свердловск к Ане… Питер в итоге нас и развел: каждый стал жить своей жизнью.
От бурных выяснений в начале семейной жизни нас со Славой спасала привычка: за день намолчимся, а потом всю ночь болтаем обо всем на свете. А какие обсуждения на расстоянии? Да и при встречах мы нужные слова уже перестали находить...
А потом возникли явные приметы: в Питере Славу держит не одна лишь музыка. Как-то при мне зазвонил телефон, он ответил: «Не могу, ко мне жена приехала» — и раздраженно бросил трубку. Раньше такого не случалось, и я сделала определенные выводы. Но опять промолчала — мы ведь так и не научились выяснять отношения…
Сейчас говорю об этом без трагедии: понимаю, что все шло своим чередом. Но кто же знает, как сложится жизнь, заранее! А тогда я понять не могла: как меня — такую красивую, такую умную — и променяли на другую? В последний раз Бутусов приехал домой в Свердловск, и мы общались ровно. А месяц перед расставанием вообще был как медовый. Когда же Слава уехал, я нашла в прихожей на полке от него письмо. Опять же сейчас понимаю, что в нем были правильные слова: «Марина, не хочу, чтоб ты плакала, чтобы расстраивалась и переживала зря, а хочу, чтобы ты жила своей жизнью.
Я подам на развод».
Развели нас очень быстро — мы и опомниться не успели: сотрудники загса увидели Бутусова и в один день все оформили. Дети даже не упоминались, хотя с ребенком только через суд можно разойтись. Славе разрешили просто написать отказную. Так 13 лет совместной жизни окончились одним равнодушным росчерком.
...С разницей в год и у меня, и у Славы в его новой семье появилось по второй дочке. Я очень хотела этого ребенка, понимала — только в нем мое спасение от тяжелых и ненужных мыслей. Вместе со Славой из моей жизни ушел смысл, так я думала в тот момент.
…А когда рождается ребенок, кроме него, ничего не видишь — все остальное становится неважным. И вот я держала маленькую дочку в ладонях и месяца три не выходила из комнаты, радуясь новым ощущениям, жизни... Анечке уже было 11, и она мне очень помогала: бегала на молочную кухню, стирала пеленки, кормила сестренку. И только тогда я смогла простить Славу: даже испекла им с Анжеликой на свадьбу свой фирменный торт с вишней и отправила в Питер.
Аня переживала уход отца неосознанно, не так, как я. Но, видимо, стресс сказался на ней по-другому — ударил по здоровью в подростковом возрасте. Бутусову я тогда сообщила, рыдая в трубку: «Ане очень плохо, мы не знаем, что делать!» Дочь лежала в больнице, и врачи не могли поставить диагноз. А у Славы в жизни было все светло и радостно. Видимо, он не был готов сразу воспринять такую неприятную информацию и банально мне не поверил: «Марина, не придумывай».
