Она и за ним самим присматривала, на съемки поэтому ездила: вдруг не поест толком, а у него диабет, вдруг выпьет лишнего, в экспедициях киношники любят это дело. Когда муж, будучи в Москве, засиживался с приятелями за выпивкой, Наденька приходила и ласково, как ребенка, уговаривала его: «Ну Боренька, пошли, пошли». Аккуратно выпроваживала из своего дома пьющие компании, которые приводил Кузьмич. Вообще с его выпивками жена боролась усердно и разнообразно, еще и сыну уделяла много внимания. И это при том, что сама до определенного времени играла в театре и активно занималась там общественной работой.
Моя сестра вспоминает, как видела всех троих, когда они шли на выпускной вечер к Сереже: счастливый Борис Кузьмич, одетый с иголочки, нарядная Наденька, ростом чуть повыше его, и между ними — элегантный юноша.
Сын окончил школу с золотой медалью, вскоре поступил в институт. Модником был, даже франтом, стройный, интересный, только мрачноватый, что-то байроническое в нем виделось…
Недавно одноклассник Сергея рассказывал мне, каким тот был в школе. Ну, мог похохмить на уроке. Иногда в разговоре вдруг пускался в заумные рассуждения. Хотя что здесь особенного? Непредсказуемый, начитанный, немного заумный мальчик-отличник. И оттого случившееся с ним стало полной неожиданностью. Сережа в детстве много болел, уже юношей перенес тяжелый грипп, наверное, все это и привело к тому, что вскоре после окончания школы он оказался в психиатрической клинике.
С тех пор стал время от времени лежать там.
Вообще-то Кузьмич старался на людях свои переживания держать в себе, по-прежнему ко всем с улыбочкой, с нежным говорком. И все-таки он изменился. Может, это совпадение — тяга к выпивке ведь постепенно только усиливается, — но, как вспоминают многие из тех, кто знал Бориса Кузьмича, он стал чаще прикладываться к рюмке. Работе его возлияния не мешали, режиссеры не припоминали, чтобы Новиков явился на съемочную площадку не в форме, например, Усков с Краснопольским, снявшие «Тени исчезают в полдень», говорят, что ни разу не видели Бориса Кузьмича навеселе. Значит, он мог взять себя в руки. Значит, работа была последним, что его держало. Потому что в обычной жизни он отпускал вожжи. Бродил в окрестностях Котельнической, выпивал со знакомыми и даже незнакомыми, кто бы ни налил всеми любимому актеру, который сам никогда не различал званий и сословий и общался одинаково охотно и с генералом, и с дворником.
Возвращаясь домой в подпитии, иногда, чтобы не раздражать жену, Кузьмич укладывался в прихожей на диванчике. Но бывало, начинал и выступать, и тогда Надежда Антоновна спешила запереться в своей комнате. Думаю, именно пьянки мужа она в конце концов не смогла ему простить, когда уничтожила связанную с ним часть семейного архива.
Конечно, дома Кузьмичу было тяжело: нездоровый сын, а также больной и лишившийся своей квартиры брат жены, который умирал у них. Будем честны: это, как правило, женщина может напрячься и изо дня в день тащить на себе тяжеленный воз — ухаживать за больным, не чувствуя себя жертвой.
Мужчины хуже переносят страдания других, пусть это и родной человек, особенно если привыкли большую часть жизни отдавать не семье, а работе, да еще долгое время отсутствовать дома.
Сережу отец очень любил и жалел. Обычно Кузьмич был закрытым во всем, что касалось его переживаний, но однажды, зайдя в магазин к моей сестре, когда там никого не было, сказал ей: «Не могу идти домой. Как мне смотреть на это?» Было понятно, о чем он. «Борис Кузьмич, еще все может наладиться», — утешала его Галя. «Нет, — отвечал он, — не наладится, лучшим профессорам показывали, они сказали, что надежды на выздоровление нет». А когда мы, как всегда, встретились с Кузьмичом в той самой бойлерной, он глухо произнес: «Наливай... Серега уже не придет в себя».
Теперь Кузьмич один зарабатывал на семью: жене пришлось уйти с работы, чтобы быть рядом с сыном. Кузьмич снимался и ездил с выступлениями по стране, несмотря на свой диабет и проблемы с сердцем: он ведь лет в сорок перенес инфаркт. Сниматься и выступать перед зрителями любил, но в 90-е годы работы стало меньше. А когда стало совсем плохо со здоровьем, у семьи началась нищенская жизнь. Надежда Антоновна крутилась как могла, старалась свести концы с концами в их немудреном хозяйстве. Они с мужем оба гордые были, чтобы обратиться к кому-то за помощью — ни за что! Это к Кузьмичу, пока он зарабатывал, всегда мог кто-нибудь, даже малознакомый человек, подойти, сказать: «Привет, под фанфары!» — к нему часто так панибратски обращались, называя его «под фанфары», — и попросить денег «взаймы». Новиков давал и непременно добавлял: «На здоровье».
