Внезапно она схватила стоявшую перед Диной вазу с разноцветным монпасье и в сердцах перевернула.
— Уходи отсюда, Кло! Ты нам мешаешь! — тихим, но твердым голосом попросил Майоль. В ответ раздалась брань брызгающей слюной толстухи.
— Ты не расслышала, что я сказал? — прошипел художник.
И только тогда мадам наконец ретировалась. Притаившаяся на пружинистом диванчике Дина испуганно помалкивала; она успела натянуть на себя блузку и прикрыться своими распущенными волосами. В этот день она узнала, что Клотильда— или мадам, как отныне Дина будет ее называть, — отравляла Майолю жизнь своей ревностью уже почти 30 лет.
Когда-то давно художник взял ее из деревни мастерицей для вышивки гобеленов по собственным эскизам, а позднее сделал своей главной моделью. Оказывается, Дина множество раз видела молодую мадам в работах Майоля, но не узнавала ее. Что с человеком делает время!
Больше таиться причины не было, и Майоль рассказал Дине, в какой ад превратила Клотильда его жизнь. Художник не может творить без натурщицы, а мадам была ревнива как тигрица и не желала терпеть в мастерской мужа посторонних женщин. Чего стоила история с последней — за несколько лет до Дины — моделью Майоля Люсиль Пассаван. Застав ее, так же как вот сейчас Дину, в мастерской, мадам выгнала девушку скалкой, а потом разгромила всю мастерскую: добралась до сохнувших полотен и порвала их, посшибала головы скульптурным образцам — в общем, неистовствовала, как настоящая фурия.
Только такой сдержанный человек, как Майоль, мог это стерпеть. Чем же он сумел унять ее в этот раз? Дину грызло любопытство: почему злобная фурия не убила ее? Ответ Майоля заставил Дину задуматься: наверное, художник относится к ней гораздо серьезнее, чем ей, легкомысленной, казалось.
— Ты для меня — воздух, — тихо сказал Майоль, отводя глаза.
Ради того, чтобы оставить при себе Дину, он пошел на решительные меры с женой, что было совершенно не в его довольно мирном характере: пригрозил мадам лишить наследства ее и их сына Люсьена, если Клотильда не заткнет свой грязный крестьянский рот и не прекратит поносить его новую натурщицу. Это было очень трудно для ревнивой, гневливой мадам, и периодически ее опять заносило, однако в целом угроза оказалась действенной.
Сын Майоля Люсьен, тоже художник, почти ничего не зарабатывал и сидел у отца на шее. Можно вообразить, как трепетала мадам при мысли, что находившийся уже в преклонных годах муж в самом деле возьмет, да и осуществит свою угрозу. Во всяком случае в мастерскую она больше не врывалась...
Воцарившуюся наконец гармонию художника и модели теперь нарушала ревность не только мадам, но и мужа Дины. Вот уж от кого она не ожидала такого мещанского собственничества! Всего разок-то и взяла с собой Саша в мастерскую на Марли-ле-Руа. Пока Майоль лепил Дину, тот нервно ерзал на диванчике, сжимая кулаки, и то и дело выскакивал покурить. Дело вовсе не в том, как он потом объяснял, что не видел Дину голой в обществе других мужчин.
Но ведь месье Майоль трогает и оглаживает Динины формы! Не важно, глина это или бронза, — он постоянно лапает двойника жены, то есть, считай, ее саму. Саша посчитал это грязным. Дина в свою очередь обозвала его пошляком. Но наступил грозный 1939 год, не оставивший им времени на выяснение семейных отношений.
Война... В июне 1940 года немцы уже вошли в Париж, и впервые мягкий и деликатный Майоль потребовал, чтобы Дина уехала вместе с ним и его семьей на самый юг страны, в его родной город Баньюльс-сюр-Мер. Она иронизировала над его дурными предчувствиями, дразнила тем, что это «старость» и трусость, а Аристид все твердил, что видел плохие сны, в которых два раза Дина тонула, над ней кто-то жестоко издевался. В ответ она только смеялась: Майоль вбил себе в голову, что у него безошибочная интуиция, и носился с этой мыслью, терзая себя и других.