Тихий голубоглазый Майоль вдруг рассмеялся:
— Вот уж не ожидал, что мадемуазель и вправду окажется настоящей рубенсовской женщиной! Мой любимый тип. Примазываюсь к великим. Вы согласитесь мне позировать? Найдете время?
— Нет, не найду! — выпалила Дина.
Затея позировать старому художнику вдруг показалась ей очень скучной: зачем тратить на эту тоску лучшее время — каникулы? Дина училась в старших классах парижского лицея, только что окончила год и предвкушала свободу, встречи с друзьями, кино, давно обещанную отцом поездку в Марсель, на море...
— А если я очень вас попрошу? — тихо произнес Майоль особым голосом, заставившим дерзкую Дину вглядеться в лицо старика с окладистой седой бородой и даже заметить, что оно вовсе не безобразно, в молодости тот наверняка был даже красив.
Родители совершенно не возражали, чтобы Дина позировала Майолю; собственно, знакомство состоялось через приятеля отца Дины — архитектора Жана-Клода Донделя. Тот однажды заметил Майолю, что знает девушку, странным образом похожую на тех женщин, которых Майоль писал и лепил, — мол, это совершенно его тип, только лучше, потому что она совсем юная и находится в поре своего цветения. Отец Дины — Яков Айбиндер — и сам был человеком творческим и мечтал сделаться своим в кругах парижской богемы. Впрочем, дела его шли не блестяще: семья Айбиндер эмигрировала во Францию всего восемь лет назад — в 1926 году они приехали сюда с шестилетней дочерью Диной из нищей и голодной Одессы.
Только-только у пианиста Якова Айбиндера наметились первые успехи, как пришлось уносить ноги — вдобавок к полунищенскому существованию начались еврейские погромы, он боялся за свою семью. В Париже Яков сумел устроиться тапером немого кино, и на том спасибо; жена давала частные уроки музыки, так что на скромную жизнь хватало.
Яков рассудил, что если Дина станет позировать признанному во Франции скульптору Аристиду Майолю, то сумеет по крайней мере войти в круг известных и приличных людей, завязать связи, которые ей потом пригодятся, без этого в новой стране никуда. Впрочем, глядя на дочь — рослую, плотную, к 15 годам оформившуюся в зрелую красавицу, Яков нередко думал, что с таким характером не пропадешь: робкой тихоней Дина никогда не была, и если ей чего-то хотелось, она умела раздобыть это всеми правдами и неправдами.
Ее звонкий, заразительный смех скрашивал нелегкое эмигрантское существование; Яков с женой были людьми скорее депрессивного склада, и в кого Дина такой уродилась? Скорее всего в тетку: сестра отца была оперной певицей и тоже особой весьма шумной и своевольной.
Поначалу Дина ездила в мастерскую к Майолю на Марли-ле-Руа, что в пригороде Парижа, несколько раз в месяц, по выходным, и художник платил ей за сеанс по 10 франков в час. Сидеть неподвижно на одном месте, пока художник делал карандашные наброски ее головы, Дине было очень скучно. Майоль привык работать сосредоточенно и молча, Дина ерзала на стуле и тосковала, глядя в окно на запущенный сад.
— Можно я буду петь?— однажды спросила она художника и, получив разрешение, звонким и очень чистым голосом затянула сначала какой-то популярный французский напев, а потом перешла на одесские песни, услышанные от отца.
Майоль был поражен, узнав, что девушка свободно владеет русским. Да, ее родители очень заботились о том, чтобы дочь не забыла русскую речь, и отказывались говорить с ней дома по-французски. Именно благодаря им Дина Верни потом прославится в России в первую очередь как исполнительница блатного шансона. «Постой, паровоз», «Окурочек», «На Молдаванке музыка играет», «По шпалам» — тюремные песни неспроста окажутся Дине близки...
— Ты похожа не на русскую, Диди, а на каталонскую крестьянку, девушек твоего типа было много в моем родном Баньюльсе, — заметил однажды Майоль. — Это маленький городок на юге, где я родился.
— Но я еврейка, а не русская, — с вызовом ответила она.
Каждый сеанс начинался с того, что Майоль оглядывал Дину с ног до головы, вертел туда-сюда, просил приподнять юбку, трогал ее черные как смоль волосы, которые доставали до середины крепких икр; требовал поменять прическу. Если Дина садилась, распустив волосы, то они, словно шелковистая черная шаль, укрывали ее всю. Эта картина настолько завораживала Майоля, что он подолгу не мог очнуться и взяться за карандаш. Однажды Дина бесцеремонно спросила, сколько ему лет, и узнала, что целых 73 года, то есть он годится ей в дедушки!
