В день Благовещения понтифик, встав из-за стола, направился к выходу. На его пути князь и установил вылепленную Бернини модель фонтана с фигурами, олицетворявшими четыре реки. Когда Иннокентию сказали, что это работа Бернини, он рассмеялся:
— Вот они — проделки князя Людовизи! Значит, фонтан должен создать Бернини, а кому не понравится, пусть не смотрит.
Позвав к себе опального скульптора, папа объявил, что заказ переходит к нему. Если бы Бернини мог дать волю своим чувствам, он, несмотря на возраст, выбежал бы из папских покоев вприпрыжку, как мальчишка. Отныне понтифик, как когда-то Урбан, приглашал его к себе для бесед — короче говоря, завязалась дружба.
Начались работы над фонтаном, и, не остыв еще от восторженных чувств, Бернини даже придумал сюрприз для папы. Желая поскорее увидеть, что получается из затеи, Иннокентий явился на место строительства и, осмотрев каменные чашу и фигуры, поинтересовался, когда же пустят воду.
— Не так скоро, ваше святейшество, — ответил Бернини, — на это необходимо время.
Папа вздохнул и повернулся к выходу с площадки… В этот момент за его спиной забили струи воды. Обернувшись и увидев довольное лицо Бернини, понтифик произнес:
— Этим зрелищем, мой дорогой, вы удлинили мне жизнь на десять лет.
После чего приказал слуге пойти в находившийся поблизости дом Людовизи и принести сотню золотых, которые и раздали всем, кто трудился на строительстве фонтана.
Но знал бы понтифик, насколько не уверен в себе был Бернини! Как-то, спустя время, проезжая по площади Навона и увидев свое детище, он задернул шторки кареты со словами:
— Мне стыдно, что я так плохо сделал его!
Меж тем слава о Бернини дошла до других земель. Когда французский король Людовик XIV пригласил Бернини перестраивать Лувр, в Риме забеспокоились: французы хотят навсегда залучить к себе их мастера! Но Иннокентий, дабы укрепить отношения с французским двором, согласился на дальнюю поездку своего любимца, которому уже было под семьдесят. Добирался до Парижа Бернини так: во всех городах и селах, через которые он проезжал, его встречала местная знать, а простой люд, стоявший по обочинам дорог, радостно махал руками, приветствуя путешественников.
— Моя поездка — это путешествие слона, — пошутил Бернини.
Слоны тогда были для Европы диковинными животными, и на них тоже сбегались поглазеть толпы любопытных.
Наконец после долгого переезда показался королевский дворец. Подъехав к нему, Бернини заметил в одном из окон Людовика XIV, смотревшего вниз из-за занавески.
За столом гостя усадили вместе с министрами и принцами крови, так и оставив за ним это место; король часто звал его к себе для бесед, а позируя для портрета, сидел смирно, как послушный ребенок.
— Чудо! — воскликнул Бернини по окончании первого сеанса. — Король, к тому же молодой и, как всякий француз, человек темпераментный, позировал целый час, не шелохнувшись!
В другой раз, когда Людовик вновь сидел перед ним, готовый «не шелохнуться», Бернини подошел к королю и раздвинул пряди волос, закрывавшие лоб.
— Ваше величество являет собой такого короля, — заявил он, изъясняясь с пышностью, бывшей тогда в ходу, — который смело может показать свой лоб всему миру.
Придворные тут же переняли новую прическу, получившую название «а-ля Бернини». А тот вспомнил совсем другой портрет...
Много лет назад в один из вечеров он смотрел на Костанцу, присевшую на край его постели и сбросившую ночную туфлю. В этот момент Бернини взял возлюбленную за плечи, откинул ей со лба пряди волос и, вглядываясь в ее лицо, принялся набрасывать углем на бумаге очертания любимой. А на следующий день втайне ото всех стал по этим рисункам высекать из мрамора ее изваяние. Закончив, поставил его в одной из комнат, куда не захаживали посторонние.
В тот день, когда Лоренцо вбежал домой после драки с Луиджи, он схватил мраморный бюст и поднял его над головой, собираясь разбить об пол. Но... не смог этого сделать. Вскоре подоспел из Флоренции один из Медичи, охочий до всяческих произведений искусства. Он купил скульптурный портрет Костанцы для своей коллекции и увез его на родину...
Из Франции в Рим Бернини возвращался человеком, сделавшим еще одно большое дело в своей жизни.
Людовик оплатил работу скульптора по-королевски, даже назначил ему пожизненную пенсию. Что было совсем не лишним для большого семейства архитектора Лоренцо: все-таки одиннадцать детей, внуки… Встречать мастера высыпал едва ли не весь город. А Бернини ехал в карете и, вспоминая свою жизнь, думал о том, какими тяжкими трудами пришел к часу своего триумфа.
Вдруг взгляд его словно споткнулся, и сердце полетело куда-то кубарем: в стороне от людской толпы стояла постаревшая, усталая, с извилистым шрамом на лице, но все еще прекрасная Костанца...
