Герцог Саксен-Веймарский… Нет, не то, нацисты не любят аристократов.
Генерал вермахта фон Ведель, его поклонник и приятель. Можно попробовать, но надежда на успех мала — в такого рода делах генералы мало что решают.
Зейсс-Инкварт считает, что его оперетты больше не отвечают духу времени, ведь в них действуют люди низших национальностей — русские, французы, цыгане, поляки, китайцы и даже евреи. Ему дали на размышление три дня, поэтому надо спешить. Легара никогда не волновало, что Софи — еврейка: старая империя отличалась терпимостью, в Вене и Будапеште процветала богатая самодовольная еврейская аристократия с графскими и баронскими титулами, поместьями, замками и старинными гербами. Но имперский комиссар сказал, что погубившей Австрийскую империю расслабленности пришел конец.
Легар должен развестись, иначе запретят все его оперетты, а имущество конфискуют.
Но как он может развестись, если Софи защищает только его имя? После развода женщину, с которой он душа в душу прожил тридцать пять лет, тут же отправят в концлагерь…
Франц листал телефонную книжку, и на смену отчаянию мало-помалу приходила безнадежность. Друзья, аристократы и издатели, знаменитые артисты и директора театров, банкиры и высокопоставленные военные, были людьми вчерашнего дня. В 1938 году они ничего не решали и ничем не могли ему помочь.
Легар отложил записную книжку и откинулся на спинку старого кресла: жизнь почти прожита, никто не посмеет сказать, что он оказался неудачником.
Внук стекольщика, сын капельмейстера полкового оркестра, он поступил в Пражскую консерваторию в 12 лет, учился и жил впроголодь — один, совсем еще мальчишка, в чужом городе. Но когда мать приехала его навестить, все время рассказывал ей, как ему тут хорошо. Только на вокзале, во время прощания, не сдержался, отчаянно закричал: «Мама!», до крови закусил губу, чтобы не заплакать, — и тут же натянул на лицо беззаботную улыбку.
Он выжил потому, что в Прагу перевели отцовский полк. Теперь они снова были вместе, больше не надо мыкаться по съемным квартирам. Консерваторию он окончил в числе лучших и тут же устроился скрипачом-концертмейстером в маленький театр Бармен-Эльберфельда.
Тут его позвал в свой полковой оркестр отец, и, не желая платить неустойку за нарушенный контракт, они провернули аферу в лучших традициях оперетты. Папа сделал так, что его призвали в армию, Франц пожелал директору театра полных сборов, здоровья и процветания и отправился к отцу в Вену. Там надел мундир кайзеровско-королевской армии — этот мундир с поправкой на знаки различия, номера полков и обозначающие род войск канты ему пришлось носить 14 лет... Отец говорил, что твердое жалованье и положение в обществе для мужчины важнее всего. Кайзер всегда накормит своего капельмейстера, хороший скрипач прокормит себя сам, а вот композитор вполне может положить зубы на полку… Легар был хорошим капельмейстером и отличным скрипачом — за это его и ценили в захолустном, забытом богом и кайзером городке Лошонце, где стоял полк, в который он с повышением перевелся из Вены.
Девять тысяч жителей, семьсот солдат, бордель и офицерское казино, где играл оркестр, в котором он служил капельмейстером, — вот и весь город, скука в нем царила смертная.
Офицеры полка смотрели на горожан свысока, но, в сущности, были несчастными людьми. В полковники и Генеральный штаб выбьются единицы, остальные так и останутся вечными капитанами и такими же вечными холостяками. Перед тем как жениться, австро-венгерский офицер должен был внести в полковую кассу огромный залог, таких денег у провинциальных служак не было. Хмельные однополчане размыкивали тоску в офицерском казино, и звездой игорного дома был Легар. Его скрипка то плакала, то пела, хмельные вояки украдкой пускали слезу и велели записать на их счет еще одну бутылку токайского.
Однажды вдребезги пьяный майор потребовал, чтобы господин капельмейстер повторил номер. Франц вспылил, нарвался на грубость и нагрубил в ответ — а на следующий день подал прошение об отставке.
Отец был прав, говоря, что хороший капельмейстер никогда не останется без места. Скоро Легар служил в другом полку, и не в глухом Лошонце, а в прекрасном портовом городе Пола, ведущем свою историю с незапамятных времен, главной базе австро-венгерского флота. Неплохо сохранившаяся арена для гладиаторских боев и новомодное электрическое освещение, старая венецианская крепость и великолепные магазины, которые сделали бы честь Парижу, дворцы городской аристократии в итальянском стиле и заброшенный древнеримский храм Августа: Пола был богат и дышал историей.
Его другом стал итальянец, капитан Фальцари. Вместе они написали оперу «Кукушка»: Фальцари сочинил либретто из жизни русских каторжников, Легар положил его на музыку. В следующем, 1896 году, ее поставили в Лейпциге, успех оказался сомнительным. На премьере, правда, хлопали, да и пресса была отличной, но вскоре «Кукушка» сошла со сцены. Зато Франц отведал театральной славы и полюбил ее вкус на всю жизнь.
Потом пришло письмо из Будапешта: тяжело заболел отец. Он примчался к нему, нашел старика умирающим и узнал от матери, что в свои последние дни папа изучал партитуру «Кукушки». Сын унаследовал отцовское место, в Будапеште тоже поставили «Кукушку», и он увез домой на трамвае лавровый венок. Вскоре его перевели в Вену, капельмейстером в 26-й пехотный полк, и тут началась совсем другая, настоящая жизнь.
Шикарная легкомысленная Вена живет, не задумываясь о завтрашнем дне.
