Подарки часто дарили без повода. Таня всегда следила за моим внешним видом — вкус у нее был безупречный. Шла в магазин, покупала мне сразу четыре пары модных туфель: и с медными мысами, и на необычном каблуке — некоторые так и не надел ни разу, некуда. Та же ситуация была с костюмами. Когда готовились к «выходу в люди», она устраивала ревизию шкафа: вывалит все его содержимое на диван и подбирает мне комплект — рубашку, галстук, пиджак, носки... Говорила: «В твоем возрасте уже нельзя ходить небритым, неухоженным и одеваться несолидно. Ты же не бомж!» Я слушался. А со своих гонораров тоже ей предлагал: «Таня, поехали, выберешь себе подарок».
Она лучше знает, что ей нужно! Помню, купила себе шикарную шубу, чем я был очень доволен. И я до сих пор не снимаю перстень, подаренный мне Танечкой тридцать с лишним лет назад… В советское время мы жили неплохо: я одним из первых купил машину. А когда все рухнуло, после кризиса нам даже дачу пришлось продать...
Мы с Таней друг у друга были самыми близкими людьми. Она рано потеряла маму, которая страдала сердечной болезнью, — я ее не застал. Через несколько лет ушел из жизни ее отец. Потом скончался брат, а ведь был моложе ее на 10 лет! Все эти трагедии Танечка переживала стойко… И когда заболела сама, очень долго не признавалась в том, насколько ей плохо...
…В больнице по вечерам к Татьяне Ивановне, как на источник света, слетался медперсонал — и она с улыбкой рассказывала им театральные истории из прошлого.
Звонила нашей помощнице по дому — подробно диктовала, как лучше приготовить ей еду. А меня всегда расспрашивала: «Что ты надел? Что сегодня кушал?» Я был тогда сам не свой и с трудом вспоминаю тот период. Как-то ехал к ней — поцарапал машину. Таня бросилась меня успокаивать: «Ты не расстраивайся, я тебе новую куплю!»
— Татьяна Ивановна прошла пять больниц. И, наверное, когда врачи вынесли вердикт — отнять пациентке ногу, уже вам пришлось ее утешать…
— У Танечки были самые красивые в мире ноги, сводившие с ума миллионы ее поклонников, и уникальный, полетный голос, который невозможно было спутать ни с каким другим, — этих достоинств она лишилась в конце жизни…
И все же мы надеялись до последнего…
За несколько часов до ее ухода я, наклонившись к Тане, услышал: «Я жить хочу!»
Отчетливо помню ее последнее появление в театре. Мы с артистами курим на лестничной площадке и вдруг слышим снизу — «тук-тук-тук»… «О, Тань-Вань бежит!» — так ее с любовью называли за глаза коллеги. Узнавали даже по походке: тук-тук-тук… Вспоминаю и невольно прислушиваюсь — без Тани в нашей квартире непривычно тихо и… пусто.
