И буфером. Современные женщины так не умеют, они, отстаивая свое, прут как танки. А мама могла тихо, незаметно повернуть все в нужную ей сторону. Никогда с отцом не спорила. Соглашалась, а когда он уезжал, делала, как задумала. Папа возвращался, она ему говорила: «Да, Жень, ты был прав: так лучше». Отец ее хитрости не замечал, и оба оставались довольны и результатом, и самими собой. Правда, мама прибегала к политесу не ради себя, исключительно для блага близких.
Помню, уже взрослой я возмечтала об отдельной квартире. Мы с мужем могли подождать ее, живя с родителями, но захотели самостоятельности. Нам предложили комнату в коммуналке с соседями-алкоголиками, мы прожили там шесть лет, и вот подвернулась возможность вступить в кооператив.
Но метраж нашей комнаты превышал норму. Тогда я впервые в жизни упала отцу в ноги, чтобы сходил куда надо и поговорил.
Как он орал! «Люди живут в подвалах, а ты — на тридцати метрах в центре, и тебе все мало! Твоя мать сколько лет в коммуналке полы драила? А тут подумайте, цаца какая!» Долго еще у меня в ушах звучало это «цаца какая!» Но мудрая мама и тут сумела найти к отцу подход. Нашла нужный момент для разговора: «Бедная Света драит за алкоголиком в коммуналке полы, а у нее ведь больное сердце». В результате папа пошел и попросил, чтобы нам с мужем разрешили купить квартиру.
Мама никогда не требовала от отца что-то из женского каприза, к тому же она и так все имела. Мы жили обеспеченно — отец хорошо зарабатывал. Когда я стала возить сына на общественном транспорте за тридевять земель в детский сад, папа купил мне машину.
Кстати, он часто посылал деньги незнакомым людям, которые писали ему слезные письма. Так вот, он и обеспечивал маме крепкий быт, и постоянно делал подарочки. Однажды она отправилась с хором за границу. Папа оказался в командировке в той же стране и, переезжая из одного города в другой, упросил, чтобы его отвезли к жене. Ранним утром вошел к ней, удивленной и обрадованной, с букетом сирени, поцеловал и уехал. Он мог заскочить в ювелирный магазин и купить маме кольцо с бриллиантом, причем это не было связано с какой-то датой — просто хотел порадовать. Но когда отец после тяжелой травмы лежал дома, получая пенсию по инвалидности сорок два рубля, мы все жили на невеликую зарплату мамы, и никто не жаловался... Я вообще никогда не слышала разговоров о деньгах.
…Это был тяжелый момент в жизни нашей семьи.
Отец до той травмы получил еще одну, на съемках «Поднятой целины». Когда папу утвердили на роль Макара Нагульнова, Михаил Шолохов спросил его: «Ты на коне-то скакал?» — «Да, всю жизнь!» — «Ну, врать-то хорошо умеешь, научишься и на коне скакать». А когда начались съемки, лошадь, возможно, испугавшись софитов, понесла, и отец упал, зацепившись ногой за стремя. Его протащило по земле, нога была сильно повреждена, пришлось ее оперировать. Другой фильм, «Родная кровь», если помните, начинается с того, что папин герой идет и хромает. В картине отец хромал не потому, что так следовало по сценарию, а оттого, что снимался сразу после операции.
Вторую, еще более тяжелую травму он получил на стадионе города Николаева. Во время представления папе в костюме Нагульнова предстояло выехать на тачанке, сделать круг, остановиться и произнести монолог. Ему дали милицейских лошадей, которые никогда в упряжке не бегали. Отец выехал, зрители вскочили, лошади с испугу рванули с места — и папу из тачанки выбросило. В больнице выяснилось, что у него сильно поврежден позвоночник. Тогда он и лежал дома, получая пенсию по инвалидности и переживая, что все заботы легли на плечи мамы.
Но едва более-менее поправился, начал работать (хотя это была еще та каторга: в своей картине «Цыган» он исполнял неистовый танец… после новокаиновой блокады) и решил откладывать деньги на случай, если с ним что-то случится, чтобы мы не бедствовали.
После травмы врачи советовали завязать с актерской профессией.
На сцене папе действительно играть было тяжело, он не мог больше пятнадцати минут находиться в одном положении — начинал болеть позвоночник. И он ушел из театра, тем более что стал много работать в кино — заниматься этим ему здоровье все-таки позволяло.
И он целиком ушел в кино. Народ его обожал. После различных мероприятий мама, рассматривая дома папин костюм, спрашивала: «Женя, ну почему у тебя всегда заляпана спина?» А потому что люди, подходящие с рюмками и тарелками, напирали не только спереди, но и сзади. Сам он после этих приемов оставался голодным — ничего не удавалось в рот положить. На обратном пути вздыхал: «Я так хочу есть… А мать, наверное, не готовила».
— Поклонницы, наверное, покоя не давали?
— С Новосибирска у папы были три или четыре не фанатки, театралки.
