Но когда родители девочки узнали, что за ней ухаживает непрезентабельный юноша, — чего-то испугались и переехали. Пабло тяжело переживал не только сердечную травму, но и сильнейший удар по самолюбию.
Тогда-то, как мы с мамой посчитали, он и сорвался — стал увлекаться всеми подряд. То ли забыться хотел, то ли уничтожить память о потерянной любимой. К 15 годам, когда семья переехала в Барселону, Пабло был уже искушенным мужчиной в прямом смысле этого слова.
Потом внезапно умерла его сестра Кончита, и Пабло очень тяжело воспринял этот ранний уход и навсегда возненавидел смерть — неизбежное зло.
Но судьба заставит его еще дважды пережить подобную трагедию — с подругами Фернандой Оливье и Евой Гуэль. Когда врачи поставили Гуэль диагноз «рак горла», Пабло решил во что бы то ни стало спасти любимую. В военное время словно из-под земли доставал редкие медикаменты, бегал из одного забитого ранеными госпиталя в другой в поисках свободной койки для нее, наивно полагая, что врачи смогут ее спасти. Но Ева умерла 14 декабря 1915 года в клинике Отей практически у него на руках. Время шло, залечивая раны. Пабло продолжал влюбляться: в его объятиях побывали черные красотки с острова Мартиника, бисексуальные натурщицы, обыкновенные проститутки и светские дамы. Был период, когда Пабло поддерживал отношения с четырьмя любовницами одновременно — Габи, Ирен, Эльвирой и Эмильенной.
Его первой женой стала 27-летняя русская танцовщица Ольга Хохлова из труппы Дягилева.
От всех прежних подруг эту отличало лишь одно — страстное желание удачно выйти замуж и устроиться в жизни. Хохлова, если судить по рассказам тех, кто ее знал, была личностью неглубокой, обычной и блёклой — посредственной даже, но имела четкие устремления, для реализации которых и выбрала Пабло. Почему он ее полюбил? Не могу ответить на этот вопрос до сих пор. Когда Пабло знакомил Хохлову с матерью, та попыталась отговорить ее: «Ни одна женщина не может быть счастлива рядом с ним. Одумайся! Уезжай, спасайся от него бегством!» Но Хохлова пропустила предостережение мудрой женщины мимо ушей, и вопреки сомнениям окружающих 12 июля 1918 года они с Пабло сыграли свадьбу.
Венчание состоялось в Париже, в русской церкви на улице Дарю. Свидетелями молодоженов стали писатель Жан Кокто и поэт Гийом Аполлинер.
В 40 лет дедушка впервые стал отцом. Ольга родила ему сына Поля. Беременность Ольги вдохновила Пабло на изображение гигантских монструозных фигур, в которых едва угадывалась задумчивая будущая мать, зато явственна растерянность отца перед непознанным и необычным для него явлением деторождения. Дедушкины привязанности и драмы всегда будут с предельной откровенностью отображаться им как на холстах, так и на страницах интимного дневника…
Но этому браку, впрочем как и всем последующим, согласно предсказаниям моей прабабушки, не суждено было длиться долго.
Прошло девять лет, и Пабло изменил жене, влюбившись… в мою будущую бабушку. А произошло это так.
Ранним вечером 8 января 1927 года новогодний Париж был усыпан снегом. На центральных улицах царило заметное оживление, всему виной — сезонные распродажи. Модницы изучали предлагаемый ассортимент, в магазинах толпились люди.
Моя бабушка, в ту пору совсем юная 17-летняя девчушка, специально приехала из пригорода в торговый дом Galeries Lafayette, чтобы присмотреть обновку по доступной цене. Она стояла у прилавка и ворошила какие-то вещи, не замечая, что снаружи, на зимней улице, стоит некий незнакомый мужчина и не может отвести глаз от прелестной белокурой незнакомки, случайно замеченной им сквозь витрину.
Мизансцена точно из старого кинофильма, не так ли?
Девушка переходит от одного прилавка к другому, Пабло следит за ней, боясь потерять. Она делает несколько шагов в сторону — он тоже. На мгновение девушку кто-то заслоняет, он теряет ее из виду и испытывает отчаяние, страх. Но толпа рассеивается, и она появляется вновь, такая же свежая и красивая в своей юной непосредственности. И мужчина облегченно вздыхает, переводя дух от волнения.
— Сколько лет тогда было Пикассо?
— Уже 45. Но, как видите, несмотря на возраст, дедушка был способен испытывать романтические потрясения. Так он бежал вдоль витрин Galeries Lafayette и гадал: эта юная девушка — реальность или видение?
Наконец, решил выяснить это непосредственно. Вошел в магазин и робко обратился к незнакомке:
— Здравствуйте, мадемуазель, у вас очень интересное лицо, и я хотел бы нарисовать ваш портрет… Я художник.
Как нельзя более кстати под мышкой оказалась собственная монография, где на обложке не то китайскими, не то японскими иероглифами было написано его имя. Он показал девушке на книгу: «Здесь мои рисунки. Меня зовут Пикассо».
Но для нее, как, впрочем, и для подавляющего большинства обычных людей того времени, это имя мало что значило — художники вращались в своих элитарных мирках, о них не было широко известно. Буржуазия, рабочий класс, богема — все сосуществовали друг подле друга и никак не пересекались, так что никто никого не знал…
