Ненавижу!
Мать в ответ только плечами пожала:
— Ненавидь сколько угодно. Все равно ведь не разведешься…
Отцу везет, а на него, Фелипе, и его девушек испанские телевидение и газеты всегда набрасывались, словно свора голодных псов. Обсуждению подвергалось все: то, чем занимаются их родители; длина юбок, поведение и безумная прабабушка... Он всегда чувствовал себя словно под увеличительным стеклом. Порой Фелипе казалось, что он приносит несчастье тем, кого любит...
В кухню вошла Летиция, улыбнулась и сказала, что хочет пить. Он обреченно вздохнул: ну вот. Тянуть до завтра нельзя, придется сказать сейчас.
Подождал несколько секунд и начал:
— Дорогая, я должен… Случилась большая беда. Тебя не зря тревожило то, что происходило с Эрикой. Она…
Он говорил и видел, как у Летиции расширяются зрачки. Когда он закончил, жена села за стол, обхватила голову руками и зарыдала. Принц стоял рядом и молча гладил ее по плечу.
Ему исполнилось 39 лет, он получил несколько дипломов, был офицером армии, флота и ВВС, умел пилотировать вертолет, выступал на Олимпийских играх за национальную сборную по парусному спорту, отлично разбирался в экономике и политологии, но никогда не понимал, чего хотят женщины и как с ними разговаривать. Вот и сейчас Фелипе брякнул правду и теперь не знает, как успокоить жену. Может, надо было поискать другие слова?
Но он их не знал...
Выплакавшись, она бросилась звонить родителям, которые были в разводе. Отец ответил сразу, а поговорить с матерью ей не удалось — та отключила телефон. Потом Летиция позвонила сестре, и принц слышал, как из телефонной трубки доносятся всхлипывания Тельмы. Закончив разговор, жена сказала:
— Твоя мать права. Это очень тяжелая работа, не уверена, что я гожусь для нее… Тут нужен особый профессионализм.
Летиция уснула в полпятого утра, а он сидел, пил кофе, думал о завтрашнем дне — и о словах королевы Софии, сказанных много лет назад совсем о другой женщине. Той, кого испанские газеты до сих пор называют его первой невестой.
С Исабель они познакомились на студенческой вечеринке.
Она была подругой парня со старшего курса и казалась намного взрослее тех, кто собрался в насквозь прокуренной квартирке на улице Принсеса, которую снимал один из его друзей. Мелированные волосы, большой чувственный рот и острый взгляд: красотой она не блистала и все же казалась настоящей секс-бомбой. Фелипе предложил ей пива, девушка взяла бутылку и поблагодарила, назвав его «прекрасным принцем». Голос у незнакомки был таким низким и бархатистым, что у него пересохло во рту.
Они договорились о встрече, и на террасе летнего кафе Исабель рассказала ему о себе почти все... Дочь аргентинки и испанского аристократа, носившего древнюю и не слишком благозвучную фамилию Сарториус-и-Кабеса-де-Вака (в переводе с испанского это значило Сарториус Коровья Голова), после развода родителей осталась с матерью.
Та вышла замуж во второй раз и увезла дочь в Перу: ее новый муж, Мануэль Ульоа, был видным политиком, его прочили в премьер-министры.
Эта поездка обернулась сущим кошмаром: Ульоа оказался наркоманом, он подсадил на героин и ее мать. Их семейная жизнь складывалась из скандалов и примирений: по словам Исабель, ее отчим был агрессивным и неадекватным человеком. На людях он выглядел мягким и безупречно воспитанным, дома же становился сущим дьяволом. Через полгода Исабель начала покупать для матери героин на улице, а потом поняла, что тоже может погибнуть, и уехала в США.
Там она окончила университет, устроилась на работу в одно из подразделений ООН, потом нашла хорошее место в испанской фирме и вернулась домой.
Исабель была старше его на три года, с ее прошлым никак нельзя было стать подругой наследного принца. Ему надо было попросить счет, расплатиться и попрощаться с ней навсегда. Но он... влюбился с первого взгляда. Через пару дней Фелипе проснулся в ее квартирке на улице Алькала. Комната была полна солнца, Исабель готовила завтрак и что-то напевала — маленькую кухню от спальни отделяла арка. Девушка наклонилась, чтобы достать из холодильника бананы, откинула с глаз волосы, и принц почувствовал себя совершенно счастливым — такого острого ощущения удавшейся жизни у него не было ни до, ни после.