Расстроенный Миша и Асия ушли гулять по ночному Тбилиси, им хотелось обсудить постигшую нас неудачу. Оба мучились вопросом: «Что же случилось?», ведь в Москве «Пощечина» шла с аншлагом.
Прогуляли всю ночь, так и не найдя причины провала, а через неделю после возвращения в Москву стали жить вместе. Для мужа Асии это стало большим ударом: одним махом он потерял и жену, и друга...
Через какое-то время я опять попал в ту же квартиру, она осталась в полном распоряжении Асии. На кухне в том же халате теперь сидел Миша, опять звучала музыка Цоя, а на кухне хлопотала беременная Асия. Вскоре у них родился ребенок, который давно вырос и стал актером. Его зовут Никита Ефремов...
Наверное, благодаря этому случаю я обратил внимание на одну любопытную особенность Миши: как только он знакомится с девушкой, сразу же женится, а как только женится, сразу же рождаются дети!
Наш молодежный театр гастролировал по всей стране и приносил хорошие деньги основному «Современнику». По тридцать спектаклей подряд давали. За дисциплиной следил лично Миша Ефремов. Отрываться нам было дозволено только после спектаклей.
Однажды, помню, поехали в Питер на гастроли. Поселили нас в гостинице «Советская». Современная такая, этажей пятнадцать. Ночью спать не хотелось, вот мы и резвились. Устраивали, например, гонки на лифтах. Две кабины поднимали на последний этаж, делились на команды по пять человек и спускались на первый.
По пути вниз по условию игры спускали штаны до щиколоток. На первом этаже, путаясь в спущенных штанах, участники «гонки» менялись лифтами. Иногда консьержки просыпались от нашего топота, открывали глаза, а тут чья-нибудь морда подносила палец ко рту: «Ш-ш-ш-ш! Война…» Консьержка от ужаса зажмуривалась, а когда приоткрывала глаза, нас уже не было. Мы опять были на пятнадцатом и, застегивая на бегу штаны, мчались, толкая друг друга локтями, к другому лифту…
И вот представьте картину: три часа ночи, холл гостиницы «Советская». Человек, приехавший в командировку, прибыл прямо с вокзала, страшно устал, хочет быстрее попасть к себе в номер и отдохнуть. Подходит с чемоданами к лифтам. «О, сразу два едут вниз!» — радуется он. Через секунду открываются двери, оттуда вываливается полуголая молодежь и с криками: «Мужик, отойди!»
меняется лифтами. Двери захлопываются перед его носом, обе кабины уезжают.
Но недолго музыка играла. Наш театр, несмотря на Мишины усилия, в итоге развалился. После распада «Современника 2» мы оба пошли во МХАТ. С Мишей в театр пришла и его (уже вторая) жена Женя Добровольская…
Бракосочетание Миши и Жени получилось неординарным. Я был свидетелем на их свадьбе. Гости, увидев в загсе жениха и невесту, чуть в обморок не попадали. Миша был одет как советский инженер 30-х годов: мятый костюм «второй свежести», который ему явно мал, короткие брюки открывали взору собравшихся полосатые носки. Под глазом у жениха алел искусно нарисованный синяк, в руках он держал алюминиевый чайничек (с такими когда-то по революционному Петрограду слонялись анархисты.
В чайничке была водка). Невеста нарядилась под крестьянку, в руках она почему-то держала плоскогубцы. Когда молодая улыбалась, во рту у нее не обнаруживалось переднего зуба (Женя зачернила его тушью). Работница загса, которая должна была произнести дежурный текст: «По советским законам вы объявляетесь мужем и женой», не могла выговорить ни слова. Зажав рот, она все время прыскала от смеха в ладошку.
Женя с Мишей составляли удивительную пару: они либо обнимались и целовались, либо ругались и дрались. В ином состоянии, по крайней мере, я их не видел. Оба — очень темпераментные, заводились с полоборота.
При этом они буквально не могли жить друг без друга. Миша уезжал куда-то на съемки, и Женя ему без конца звонила. Раз по десять за час! Постоянно узнавала код то Суздаля, то Новосибирска, то Тюмени. И звонила, звонила, звонила…
Когда после разлуки встречались, объятия были очень бурными. Через какое-то время возникало некое недоразумение — и начинали летать тарелки. Стены комнаты украшали вмятины от разбившейся посуды. Тут, главное, надо было держать ухо востро, чтобы тебе невзначай не засветили в лоб тарелкой, а то и пепельницей! Порой дело доходило до рукоприкладства. Сколько раз они при мне устраивали потасовку! Даже на улице. Зато потом так же бурно мирились. Недаром ведь говорят, что посуда бьется к счастью!
