Вот тогда Рина не выдержала и на одном из занятий на глазах онемевших от ужаса сокурсников сбросила с дирижерского пульта на пол ненавистную партитуру «Севильского цирюльника», арию из которого Марио, собирая в кулак остатки голоса и воли, в отчаянии пытался допеть до конца. А вскоре после этого она тайком от Дель Монако отправилась к руководителю Римской оперы маэстро Тулио Серафину. И никогда не рассказывала Марио о том, что там услышала...
«Мелокки всегда называли «разрушителем голосов». Он способен заставить сиять почти любой голос, но это сияние их в конце концов и сжигает. Кого-то раньше, кого-то позже.
Не думаю, что можно будет что-то сделать... Мелокки никогда не берет назад тех, чей голос дал осечку... Вашему другу стоит пока не поздно поискать другую профессию».
После скандала, случившегося во время репетиции «Севильского цирюльника», лишившейся стипендии Рине пришлось бросить стажировку. А вскоре и Марио вернулся к родителям в Пезаро, на родину ставшего для него роковым композитора Россини. Без голоса и без каких-либо надежд...
Вот тогда капитан Филиппини и потребовал, чтобы дочь раз и навсегда прекратила думать об этом неудачнике. На следующее утро Рина вышла из своей комнаты, держа в руках чемодан, в котором лежали дюжина оперных партитур, флорентийская соломенная шляпка и платье в ромашках. То самое, в котором она впервые после многих лет разлуки встретилась с Марио на экзаменах...
Впереди у них обоих было три года упрямой веры, любви и бесконечной работы.
За эти годы Марио успел окончательно забыть всех на свете девушек ради Рины Филиппини, вернуться к Мелокки, который вопреки обыкновению согласился заниматься с ним до полного восстановления голоса и, что еще ценнее, обучить воспитанника всем секретам своего уникального метода, уйти в армию и стать благодаря пению любимцем всей части, выступить на сценах десятков кабачков и рабочих клубов.
В те годы опера была в Италии не развлечением для эстетов, а истинно народным искусством. В любом, даже самом захолустном городишке обязательно было несколько любительских трупп, в которых пели грузчики, шоферы и банковские клерки.
А уж такой профессионал, как Марио, был просто нарасхват... Репетировали они с Риной во время его увольнительных в гостиной одной обедневшей миланской семьи, по часам сдававшей в аренду студентам свое пианино. Рина все эти годы тоже пела где придется, а когда не было ангажемента, клеила пакетики для карамели и шила.
А потом наступил тот вечер в Венеции, когда Марио сказал, что не желает дальше откладывать их свадьбу, даже ради ее отца... Они обвенчались 21 июня 1941 года. Спустя сутки мир облетело известие о начале войны между Германией и СССР. И оперная карьера Марио снова превратилась почти в мираж. Оставалось уповать хотя бы на то, что новый командир части окажется не меньшим меломаном, чем прежний, и не отправит лучшего тенора округа на Восточный фронт...
— Вас просят к телефону, синьора.
Аппарат в ординаторской.
Медсестра махнула рукой на приоткрытую дверь справа, и Рина, очнувшись от воспоминаний, с трудом поднялась со своего диванчика. Звонил старший сын Джанкарло. С тех пор как в утреннем выпуске новостей сообщили об аварии, телефон на их римской вилле не умолкал ни на минуту. Позвонили даже из России. Пять лет назад Рина уговорила Марио отправиться с гастролями в СССР. «Господи, куда ты только меня везешь!»— в ужасе прошептал он, когда, едва переехав границу, они увидели женщин-путейщиц, хмуро тащивших вдоль полотна огромные промасленные шпалы… Но Рина только усмехнулась. Она не сомневалась, что приезд Марио, который первым из итальянских оперных певцов решился на поездку в Страну Советов, будет в СССР феерическим событием национального масштаба.
И не ошиблась. К эпохальной встрече готовились все — от дирекции Большого театра до уборщиц гостиницы «Националь», в которой для итальянского тенора и его жены был выделен лучший номер с концертным роялем и севрским фарфором... Несколько лет спустя русская партнерша мужа Ирина Архипова по секрету призналась Рине, с которой подружилась, что к приезду Дель Монако она, уже три года к тому времени певшая в главном театре страны, преодолев давнее сопротивление своего отца, все же сделала впервые в жизни настоящий маникюр.
Все две недели гастролей русские в буквальном смысле слова носили Дель Монако на руках: после первого же представления «Кармен», на котором Марио неистово аплодировал сам генеральный секретарь КПСС Никита Хрущев, хористы подхватили артиста и не дали ему сойти на пол до самой гримерки.
Говорили, что до той поры подобное случалось в Большом лишь однажды, когда после премьеры «Бориса Годунова» хор нес до артистической Федора Шаляпина. Спев в советской России всего четыре спектакля — два на главной сцене Большого и два в филиале на Пушкинской улице, Марио уезжал из этой удивительной страны практически национальным героем. А уж когда Дель Монако, не забывший этого горячего приема, «пробил» для молодых советских солистов стажировку в «Ла Скала», а в 1964-м и гастроли миланского театра в Москве…
— И еще, мама, из Лондона звонили трижды.
