Включаю русский канал, а там моя Жанна. Только с рыжей копной и накладными ресницами ее теперь просто не узнать. Этот «марсианский» имидж она выбрала, после того как оставила меня в Штатах и вернулась в Россию. И хоть бы одно интервью с тех пор дала человеческим языком, все хранит наши отношения в тайне: «Помню, рядом с кем-то в Америке было так хорошо. А с кем — не помню». Я же знал Жанну иной. И со мной у Агузаровой была настоящая жизнь, «жизнь до Марса».
В Сан-Франциско из аэропорта мы с Жанной вышли всего с двумя чемоданами. В них лежало лишь необходимое для небольшого путешествия: бритва, зубная щетка, сменное белье… «Мы должны быть мобильными», — любила повторять она на гастролях еще в Союзе. Да, для короткой поездки этого бы хватило, но в результате мы остались здесь вместе почти на 5 лет. Все, что нажили, раздали старым знакомым по ту сторону океана. Правда, потом в отеле Жанна расстроилась и ругала меня: «Как ты мог не взять ни одной видеокассеты с записью моих концертов, ни одного альбома!» Плакала, как ребенок. Я утешал. Она была настолько обласкана славой в Союзе, что сомневаться не приходилось: на Западе Жанна Агузарова прозвучит из всех радиоприемников уже через месяц…
Еще Довлатов заметил: чемодан — что- то вроде резюме былой жизни эмигранта.
И когда в 95-м году Жанна от меня уехала, всю нашу любовь — фотографии, памятные вещи, записки, подарки — я спрятал в кожаный дипломат под замок. Щелк!
Только этим летом при переезде с Брайтона на новую квартиру снова наткнулся на памятный кейс. Нырнул в кожаное нутро… Тут же попался ее подарок — золотое яблоко на блюдечке…
…Жанна ела яблоко. Я с удовольствием наблюдал, как сверкают при этом ее красивые белые зубы. «Таких вкусных нигде не пробовала», — признавалась она. «Хочется грейпфрут, апельсинку и яблочек», — мило сообщала подруга, и я специально ходил за фруктами на базар, что в самом центре Алма-Аты. Сама Жанна тогда была уже слишком популярна, чтобы вот так запросто появиться в толпе.
Перед отъездом в Москву она вдруг подозвала меня, спрятав руки за спину: «Есть яблочко для тебя.
Наливное. В какой руке?» И достала позолоченную мини-скульптуру любимого фрукта, купленную в сувенирной лавке. Яблоко — символ сразу двух городов: Нью-Йорка, где спустя время мы поселились с Жанной, и Алма-Аты, которая свела нас в 88-м году...
Познакомились мы на рок-фестивале, куда я приехал, будучи директором группы «А-СТУДИО» в ее первоначальном составе. Кроме Жанны Агузаровой там собрался весь блеск столичной эстрады. И где-то за кулисами мы пересеклись с музыкантами «Браво». Конечно, я слышал краем уха их нашумевшие хиты про «черного кота» и «желтые ботинки», но не увлекался этой музыкой, в моем магнитофоне тогда звучал «Pink Floyd».
Жанна появилась за кулисами и с ходу поразила всех своим сценическим образом: зеленый клетчатый пиджак, к макушке, как у Снегурочки, пристегнута искусственная коса с вплетением желтых шерстяных нитей… Не успеваю прийти в себя, как вижу ее уже на сцене: Агузарова берет такую высокую ноту, что у меня по спине холодком бегут мурашки.
После концерта в гостинице «Казахстан» захожу в номер к Жене Хавтану, он приглашает и Жанну посидеть с нами. Здесь она уже выглядит по-другому: естественная, без «маски» и косы. Я вспоминаю, что у меня в номере есть видеомагнитофон, и предлагаю устроить кинопросмотр. «Тащи технику!» — радуется Жанна (в то время видео все-таки было большой редкостью). И вот уже мы все трое сидим на диване, смотрим «Доктора Живаго».