— Ничего, спасибо…
Это был наш последний разговор. Сейчас я иногда грустно размышляю: были бы тогда мобильники — может, Юра и остался бы жив…
Тот фестиваль продолжался целый месяц... Юра нес свою вахту в театре, где, кстати, у него были достаточно сложные отношения с режиссером. Поясню. Юра ведь был артистом скорее классического масштаба, иного плана, чем его коллеги. Для меня было ясно: он — из когорты великих русских артистов. Внешние данные, рост, прекрасная постановка голоса, музыкальность… В старом неудобном зале МХАТа его было слышно отовсюду. А на сцене театра тогда в основном доверительно «шептались». Юра явно не вписался. И оказался этакой «белой вороной» в театре.
Это была очень непростая, депрессивная для него ситуация.
Я не раз предлагала ему помощь:
— Может, тебе стоит вернуться в «Современник»? Хочешь, я поговорю? Или в Ленком?
Я ведь часто выезжала с этим театром на гастроли… Но Юра все никак не мог решиться, хотя и страдал от отсутствия подходящих ролей. В расчете на него ничего не ставили…
Но что-то его держало во МХАТе. Возможно, зарубежные гастроли — театр тогда часто выезжал за границу, это было большим стимулом в эпоху повального дефицита. И Юра, кстати, привозил оттуда подарки в основном не себе, а друзьям.
…2 февраля 1989 года — для меня черный день на всю жизнь.
А мог быть светлым — на следующее утро должна была открыться долгожданная первая выставка Юриных картин в филиале Бахрушинского музея на Тверском бульваре. Она, конечно, открылась — но уже без него…
Я тяжело переживала Юрин уход. И до сих пор чувствую себя виноватой. Сейчас многое вижу иначе. Не мы выбираем дату нашего прихода на землю и ухода в вечность. Но выяснилось и другое: место Юры в моей жизни так и осталось пустым. И не только у меня — знаю, что на его могилу на Ваганьковском кладбище до сих пор приходят преданные ему друзья.
….Я снова смотрю в темное окно, за которым летят первые снежинки. И вижу в его отражении не очень счастливое женское лицо. Я четырежды была замужем, пережила немало бурных романов…
Но спустя годы из этого хоровода мужских лиц различаю почему-то только одну близкую и родную душу — Юру Богатырева. С ним можно было бесконечно говорить обо всем и каждую секунду чувствовать поддержку и внимание. И, что, наверное, самое главное — ощущать такое сильное человеческое тепло, что оно греет до сих пор.
Может, и впрямь стоило хоть раз спустить из окна корзину с борщом?