Вторая телеграмма содержала напоминание о первой, в третьей Дженни сообщала, что будет в Париже через три дня и тут же выедет в Ле-Ман. Ни на одну Уилбер не ответил: книга его не интересовала и встречаться с автором он не собирался, а то, что леди Черчилль собралась в Париж, — ее личное дело...
У Уилбера было два помощника, но аэроплан к полетам он всегда готовил сам, поскольку доверял только тому, что делал своими руками, и не соглашался заменить двигатель или поменять собственноручно выточенные подшипники на заводские.
Полеты — дело опасное, и, прежде чем показать свое изобретение людям, они с братом сотни раз поднимались в воздух. Сперва на планере, потом на него установили двигатель.
Происходило все в богом забытом местечке на берегу Атлантики под названием Китти-Хок, где обитали несколько десятков рыбаков да почтмейстер. Там до опытов двух чудаков никому не было дела — летают себе, ну и пусть летают… В Китти-Хок высокие дюны, с которых можно запускать планер, и мягкий песок — на него не страшно падать. Несколько лет подряд Райты устраивали себе отпуск — брали детали планера и отправлялись в Китти-Хок. Жили там в дощатом бараке, еду разогревали на примусе, их грызли москиты и досаждали мыши, но лучшего места для полетов было не найти. В Китти-Хок, паря над землей в приделанной к днищу планера люльке, Уилбер изучал все тонкости летающей машины. Открытием, которое Райты берегли пуще глаза, был секрет управления самолетом: поднимая и опуская элероны, покачивая крыльями, они могли удержать его в воздухе и задать направление.
Братья летали, распластавшись под планером, и в конце концов Уилбер научился чувствовать машину всем телом, загодя улавливая направление ветра. Парижанам его мастерство казалось непостижимым. Никто не догадывался, как страшно было впервые подняться в воздух (тогда Уилбер закричал державшему трос брату: «Поскорее спусти меня вниз!»), не представлял, как упоительно побороть страх и ощутить себя властелином неба…
Уилбер долго провозился с двигателем и не заметил, как наступил день. Помощник-француз уже готовил обед и расставлял тарелки на покрытом газетами ящике, а за тысячи миль от Парижа, в Вирджинии, осматривал свой самолет его брат. Насвистывая, Орвилл проверял тяги элеронов и руля, регулировал, тряс и простукивал: сегодня аппарат должен работать как часы.
От того, как пройдет полет, зависела судьба контракта с армией США, и оплошать было нельзя.
Орвилл готовился взлететь через три часа — пассажир, лейтенант Томас Селфридж, большой энтузиаст воздухоплавания, пожелал брать у него уроки. Первые полеты прошли прекрасно, сегодняшний — чистая формальность… Орвилл забрался в кабину, отметил, что переделки пошли самолету на пользу, управлять им сидя гораздо удобнее, махнул рукой стоявшему у крыла Селфриджу, и они отправились завтракать. Лейтенант сел за руль своего десятисильного бензинового автомобиля, уже не считающегося чудом техники, но все еще заставляющего прохожих оборачиваться.
В это время Уилбер, кипя от злости и недоумения, уставился на высокую темноволосую даму.
Она протягивала визитную карточку, напоминая о своих телеграммах: «Вы не ответили ни на одну, а молчание — знак согласия…» Представив, сколько драгоценного времени пропадет зря, Уилбер злился, но помощник шепнул ему на ухо, что леди Черчилль — мать министра торговли и очень влиятельная женщина. Ее помощь не навредит, ведь судьба британского контракта до сих пор висит на волоске. Тем временем леди Черчилль, лишь улыбнувшись, напомнила, что они с мистером Райтом соотечественники. Ее родители из Нью-Йорка, и отец, известный предприниматель и благотворитель Леонард Джером, дал денег газете Объединенных братьев во Христе The Star, когда главный редактор, епископ Мильтон Райт, обратился к нему за помощью.
— Не ваш ли это отец? Он тогда очень благодарил папу и, думаю, удивился бы, узнав, что его сын не захотел…
Уилбер слегка поклонился, подумав, какие все-таки в Британии молодые министры, ведь на первый взгляд его собеседнице не дашь больше тридцати—тридцати пяти лет! А она подметила ястребиный профиль, спортивную плечистую фигуру и подумала, что этот человек и сам похож на птицу. Ни дать ни взять ястреб-тетеревятник — небольшой, стремительный и злой.
Они присели в углу на какие-то коробки: леди Черчилль с тоской покосилась на свою шелковую юбку, вздохнула и достала из сумочки блокнот.
А в далекой Вирджинии, в местечке Форт-Майер, самолет Орвилла мчался вперед по короткому рельсу.
