Помимо того, что теперь я была сыта, надо сказать, как именно.
Моим самым большим удовольствием стало просыпаться раньше на два часа, для того чтобы успеть позавтракать с Элеонорой Матвеевной. Дворянские ли корни хозяйки играли ведущую роль в этом завтраке, общая ли ее культура — больше сорока лет Красновская проработала заведующей зарубежным отделом в ВТО, но это было из какой-то другой, невероятной жизни. Завтрак накрывался. Двойные тарелки, белоснежные салфетки, разговоры только на «вы». И ей было что рассказать! Близкая дружба с Товстоноговым, истории про Ульянова, Юрского. Ее завтраки я не могла ни на что променять. Шарм тех утренних бесед до сих пор цел и невредим в моей душе. Он как нечто неосязаемое, как аромат дорогого французского парфюма, который зацепил тебя случайно на улице, и ты не можешь его описать — только почувствовать и запомнить.
Забегая вперед, скажу, что Элеонора Матвеевна в здравом уме и отличной форме по сей день, хотя и сказала недавно, что жить 92 года, наверное, неприлично.
Я по-прежнему люблю у нее бывать. Показывала ей старшую дочку, и она сказала: «У вас красивые дети. Надо еще». Недавно возила младшую. Спрашивает: «А что же замуж не выходите?» «Не тянет пока…» — «Это вы блажите». Я восхищаюсь этой женщиной! И конечно, очень благодарна ей за ту поддержку, которая удержала меня на плаву когда-то.
Кстати, о провидении. Там же, в ГИТИСЕ, я познакомилась со своим вторым будущим бывшим мужем.
Алексей тогда учился в аспирантуре ГИТИСа, был педагогом-стажером, поэтому присутствовал на прослушивании абитуриентов.
Помню, когда я его впервые увидела, почему-то поняла, что за Литвина-то и выйду замуж. Кстати, из всей приемной комиссии он оказался единственным, кто выступил против моего зачисления. Не понравилась я Алексею, чувствовал, наверное, чем все кончится… Исходя из вышесказанного, наверное, ясно, что роман наш случился далеко не сразу. Прошло два года. Начали репетировать «Отражение» Тома Стоппарда. И однажды после репетиции мы просто пошли вместе домой.
Пока ты в театральном, жизнь течет по своим автономным законам. Наверное, большую часть обывателей это должно шокировать. А будущие артисты счастливы и сыты мечтами об искусстве и идеалистическим восприятием мира. Все намеки на быт умирают в сознании под действием вируса сцены.
Пусть пока гипотетической. Комната в коммуналке с мышами? Ну и что? Главное же — разговоры, проекты до утра! Тут мы с Алексеем совпали стопроцентно, и творческие диспуты, случалось, длились сутками. Прерывать сей высокий процесс удавалось только нашей роскошной соседке Розе Осиповне. Дамой она была весьма древней, уже практически лысой и очень настойчивой. Ее отличительная черта — постучать в дверь и, не дожидаясь, когда тебя пригласят, войти. Вламывалась она, прямо скажем, в разные моменты. Не всегда попадая на разговор. Однажды картина, представшая перед ее глазами, оказалась настолько яркой, что Роза Осиповна окончательно разочаровалась в общении с нами и перестала впираться.
С Литвиным сложилось все, как у меня обычно, — банально и без особой лирики.
Его родители помогли нам с однокомнатной квартирой. Решили пожениться, я забеременела, так в три месяца со всеми событиями и уложились. Свадьбы никакой не было. Из особенного (хотя для меня это опять же типично) — крайнее нежелание выходить замуж, которое мною завладело с утра пораньше прямо перед походом в загс.
Мне как-то не спалось. Думала, думала и наконец не придумала ничего лучше, как смыться по-тихому. «Потом, конечно, Леша спросит, — размышляла я, — Но тогда можно просто ответить: «Ох, ну надо же! Забыла!» Реплика сонного Литвина застала практически в дверях: «Ты куда собралась? У нас же роспись в 10 часов». Отказаться в тот момент означало сильно обидеть человека, и я снова потопала в бюро регистрации актов гражданского бла- бла…
