Войдет, помню, в класс — высокий, худой, с тонким печальным лицом, слегка нетрезвый, и говорит: «Кириенко, Примаков, хотите заработать хорошие оценки? Давайте, спойте». Мы вставали и пели. Я начинала: «Скажи, сынок, скажи, родной, Скажи, казак мой дорогой, В какую даль, в какой огонь Тебя носил горячий конь?» Примаков отвечал: «Я, мама, был в таком огне, что опалил он сердце мне…» и так далее. И весь класс слушал, а учитель сидел за своим столом и плакал.
В общем, я почувствовала, что могу заражать людей своей актерской игрой и пением, и задумала идти во ВГИК. Нашла в районной библиотеке справочник, где и вычитала о таком институте. Но сначала решила окончить техникум, все равно какой, поэтому выбрала железнодорожного транспорта, в Москве.
Мама меня отпустила, чтобы я поближе познакомилась со столичной жизнью, тем более что в Москве жила ее сестра Оля.
Но тетя не могла меня приютить — там и так было тесно. Поселилась я в общежитии по Ярославской дороге, а по субботам после занятий ехала к тете. Мужа ее репрессировали, а саму Ольгу, работавшую на Лубянке машинисткой, как ни странно, не тронули и оставили им с дочерью Эллой жилье в доме, принадлежавшем «органам». Однажды я в очередной раз убралась у тети в квартире и прилегла на диван рядом с ее маленькой внучкой Светочкой. Лежу и вдруг спрашиваю тетю: «А что будет, если Сталин умрет?» «Ты что?! — услышала я такой страшный шепот, что аж мороз прошел по коже. И дальше сдавленным глухим голосом тетя произнесла: «Замолчи!
Сталин никогда не умрет!»
Если я приходила, а дома у тети никого не было, ставила пластинку с песней Клавдии Шульженко: «Мама, нет рук добрее твоих…» Слушала и ревела от тоски по маме, по дому... Тетя Оля, вернувшись, одаривала меня авоськой продуктов, и я возвращалась на электричке за город, в свою «казарму». Шла со станции огородами, там вечно голодные студенты воровали картошку. У меня уже в печенках сидел запах этой картошки, которую жарили на общей кухне, где вечерами устраивали танцы. На танцы я не ходила, хотя любила их будь здоров!.. Полгода страдала, в конце концов тетя забрала из техникума мои документы, подарила свою шубу из оленьего меха и посадила в поезд. Вагон был общим, я легла на лавку, с головой накрылась дохой и плакала под ней, не представляя, что дальше делать. Приехала, вышла на перрон, где меня встретили удивленные мама, отец и брат: они не понимали, зачем я оставила Москву и чем собираюсь заниматься.
В итоге просто пошла доучиваться в школу.
— И как провинциальная девочка Ида оказалась на курсе самого Сергея Герасимова?
— После выпускного я опять отправилась в Москву. Сдала экзамены в Институт кинематографии, меня приняли, но условно. Сидела расстроенная, тут ко мне подходит Тамара Федоровна Макарова, актриса и жена Герасимова. «Ты чего переживаешь?» Я объяснила. «Мы с Сергеем Аполлинариевичем на будущий год набираем свою мастерскую, — говорит. — Приезжай».
Спустя год я снова поступала, уже к ним. Мне дали этюд — показать человека, который заметил в соседней комнате пожар.
Влетела я в аудиторию… А была в купленных мамой чешских туфлях с рантом, подошва у них оказалась сделанной из тисненого картона, а полы во ВГИКе — натертыми воском. Выглядела я как корова на льду, но очень старалась. Комиссия что-то такое во мне увидела и допустила к собеседованию. Жду, а рядом со мной сидят две девочки, уверенные в себе красотки. Думаю: куда мне с ними тягаться? Наконец меня вызвал Герасимов. Он спросил: «А почему ты решила стать актрисой?» И я моментально вспомнила давнюю историю.
В пятом классе я должна была сдавать экзамен по ботанике. Сидела под деревом на лужайке возле заготпункта, держала перед собой книгу и ничего в ней не видела. Дело в том, что тогда вышел на экраны фильм «Рядовой Александр Матросов», и после сеанса у меня весь подол платья был мокрым от слез.
