А он из юношеского максимализма решил покончить с собой. Закрылся в своей комнате и вскрыл вены. Его спасли однокурсники, вовремя выломали дверь…
Когда Абдулов мне об этом рассказал, я взяла его руки и поцеловала маленькие, едва заметные шрамы на запястьях: «Саш, ты очень эмоциональный…» А он с улыбкой заметил: «Дурак был…»
Саше я едва доставала до плеча. И чтобы поцеловаться с ним, мне приходилось вставать на цыпочки. Помню, как он всегда ласково спрашивал: «Ну что? Ты уже встала на цыпочки?»
Больше всего я любила его глаза. Такие лучистые, добрые, в них не было и следа той жесткости, которая появилась позже. Мы очень подходили друг другу, никогда не ссорились и легко признавали правоту другого.
Саша был чистый, незамысловатый, прямой, что чувствовал, то и говорил…
Абдулову стипендию не платили, потому что он вечно опаздывал, даже на экзамены. Когда его пригласили в театр, он и там продолжал опаздывать. И его несколько раз штрафовали. Помню, как-то вечером говорит: «Завтра у меня генеральная. Только бы не проспать!» Он всегда ложился, как правило, под утро. Его настолько захлестывали эмоции, что ему надо было как следует намаяться, чтобы забыться сном. «Саша, — уговаривала его. — Ложись спать, утром рано вставать». — «Нет-нет, не волнуйся, не просплю». И, разумеется, снова просыпал…
Мы оба были сумасшедшие романтики, обожали сюрпризы. Как-то звонит Саша: «Сегодня ночью буду переезжать из Домодедова во Внуково.
Можешь подъехать?» Я судорожно звоню приятелю, он, чертыхаясь, везет меня в аэропорт. Саша уже с нетерпением ждет меня у стойки регистрации и держит в руках огромное красное яблоко. Никогда такого больше не видела. «Где ты такое взял?» — «Это тебе сюрприз».
Постояли. Поговорили. Поцеловались. И он пошел на посадку…
Или как-то сплю у себя в Марьиной Роще. Вдруг просыпаюсь от того, что мне что-то щекочет нос. Открываю глаза, а надо мной Саша стоит и нежно водит по лицу огромным букетом полевых незабудок. «Просыпайся! — смеется. — Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало!» В тот день мы вместе с Жорой поехали куда-то за город.
Наша троица была очень веселой: я, Саша и Жора. Все время юморили, нам было интересно вместе. Бегали на все вечера в ВТО, там в то время бурлила творческая жизнь. Обязательно смотрели зарубежные кинопремьеры на закрытых просмотрах. Как-то, помню, открываю дверь, а Саша с Жорой с трудом вкатывают в прихожую гигантский арбуз. Когда нам хотелось целоваться, мы с Сашей уединялись, но так, чтобы не задеть Жорино самолюбие…
Спустя какое-то время Саша предложил: «Давай-ка переезжай ко мне жить». Абдулову как молодому актеру Театра имени Ленинского комсомола (так тогда назывался «Ленком») дали комнатку в общежитии. Это была бывшая коммуналка, очень запущенная, там тысячу лет не делали ремонта. Помню, как меня в первый мой приход поразила Сашина комната — одна стена была разукрашена отпечатками рук людей, которые посещали его жилище.
А внутри отпечатков — автографы с пожеланиями. Я там часто оставалась ночевать. Но чтобы совсем к нему переехать? На это мне надо было решиться…
И я ему уклончиво сказала: «У тебя такой страшный потолок и стены обшарпанные…» Он ответил: «Не волнуйся. К твоему переезду все преобразится, вот увидишь…» Когда я приехала к нему с вещами и переступила порог комнаты, от неожиданности ахнула: стены и потолок, кроме «мемориальной» стены с отпечатками, были обиты голубым ситчиком в цветочек.
В одной из комнат бывшей коммуналки жил Толя Солоницын, рядом — Юра Афанасьев с женой, потом подселили еще и Таню Кравченко.
