В голове Филиппа нет-нет да и появлялись подобные фантазии. Теперь он гораздо лучше понимал дядюшку Лилибет, который отрекся от престола и жил себе припеваючи, как обычный человек, с любимой женщиной в Париже. Беспечную холостяцкую идиллию на яхте нарушил Майк Паркер: высадившись на очередной стоянке, он поспешил в Лондон, узнав, что его жена Эйлин подала на развод.
А вдруг и Елизавете такое в голову придет? Да нет, Филипп знал, его Лилибет на это не способна, но с этого дня ему все чаще вспоминались ее беспомощные глаза, безвольно опущенные узкие плечи — она там одна, и на нее давит вся мощь британской монархии, все-таки она всего лишь слабая женщина, хоть и королева. Как она кричала, когда рожала Анну! Как захлопала в ладоши и заплакала от радости, когда он наконец вошел к ней в спальню после родов, как крепко прижалась к нему! Да они сожрут Лилибет без него, они там при дворе куда прожорливее новогвинейских людоедов. Он все-таки любит ее. А эту ее трехкилограммовую старомодную шляпку, которую еще называют короной, выкинул бы, не пожалев, в Темзу — слово строптивого моряка!
Вернувшись из своего бунтарского путешествия, Филипп решил переломить себя. Раз уж ему судьбой отказано играть первую скрипку открыто, черт с вами, он и не станет! Он будет делать это из тени королевы. До сих пор бедняжка Лилибет при всех ее талантах возилась с государственными бумагами, долгими часами не поднимая головы. Все-таки будем откровенны: ее никто не готовил к роли королевы, она не должна была ею стать, потому ей и дали домашнее образование с небольшим уклоном в историю, не более того. Как ей с такими познаниями разбираться в Суэцком или еще каком-нибудь кризисе? Ей пристало разгадывать кроссворды и танцевать на балах — вот это Лилибет обожает, а тут такое бремя! Филипп видел, как его женой по очереди играли в поддавки все ее премьеры, начиная с Черчилля. Она каждый вторник всех любезно принимала, потом оставляла на обед; их же референты, кто хуже, кто лучше, писали королеве речи.
Как бы там ни было, но Филипп в качестве принца-консорта нашел свое предназначение, вполне согласующееся с его старомодным по сегодняшним меркам чувством долга и чести: он станет тайным советником королевы.
А что? Не такая уж плохая роль. Елизавета по-прежнему не показывала мужу никаких государственных документов, зато стала подробно рассказывать обо всем, что происходит, обо всех делах страны, в которых ей одной было совершенно не под силу разобраться. Филипп размышлял, анализировал и давал рекомендации. По крайней мере в парламенте заметили, что у Ее величества появилось собственное мнение.
Филипп быстро и не без удовольствия освоил новую роль и постепенно превратился в главного критика, наставника и судью собственной супруги.
Да ведь Лилибет совершенно не умеет держаться на публике и произносить речи! Сколько раз Филипп устраивал ей взбучку после очередного выступления, совершенно не стесняясь в выражениях и абсолютно наплевав на то, как испуганно охали слышавшие это фрейлины. Он муж и глава семьи, поэтому брысь от их супружеских дверей! «Не подслушивайте!» — это Филипп обычно гулко выкрикивал прямо в дверные щели и слышал, как шуршат платья бросавшихся врассыпную придворных дам.
— Ты выглядела сегодня как капуста, как полная рохля, как какая-нибудь дикая полуграмотная фермерша! — такими бодрящими словами нередко начинал свои наставления Филипп. — Выступая в парламенте, ты снова приклеила глаза к бумажке!
