Она сыпала ими направо и налево.
Однажды на репетиции Юрский говорит:
— Фаина Георгиевна, хотел бы видеть вас не только в профиль, но и в фас.
На что Раневская незамедлительно ответила:
— Вам больше нравится мой фас? А мне ни то, ни другое не нравится…
Не забуду, как она вспоминала свою молодость и работу в провинциальном театре в Крыму: «Я такое вынесла! Каждый день менялась власть. Один день приходят к нам в театр белые и говорят: «Ну вы, б..., где прячете красных?» На другой день приходят красные и говорят то же самое, причем абсолютно теми же словами».
Она ругала современный театр, критиковала режиссера, но сама была счастлива, что ее так трепетно ждут на репетициях, что она еще нужна.
«Так что же я должна вторить в искусстве на данном этапе?» — вопрошала она.
«Из всех искусств, — делилась она со мной, — я больше всего люблю цирк. Там все зависит от мгновения: раз — и нет человека. А драматический артист наложит кучу и идет спокойно ужинать».
Юру моего она не любила. Увидела однажды на сцене и пригвоздила: «Лапотный реализм». Кузьменков сначала обижался, а потом понял: в этом определении больше похвалы, чем осуждения.
— У Юрия Александровича были поклонницы, они вам досаждали?
— Его любили, да.
И не только поклонницы — его обожали костюмеры в театре, гримеры, осветители. Потому что ко всем — с улыбкой, не бывало такого, чтобы женщине руку не поцелует при встрече.
И все же Юра не играл героев-любовников, у него было амплуа эдакого простака — героя русских сказок и былин. И лицо при всей его красоте — типично русское лицо простого парня. Поэтому его даже не всегда узнавали на улицах или в метро: всматриваются так внимательно, а где встречали — не припомнят. Он этих взглядов не любил, известностью своей тяготился, поэтому, наверное, был страшный домосед. Невозможно было вытащить его из дома ни в отпуск, ни в выходные. При этом мне он разрешал ездить по всему миру, куда захочу.
Жадным не был абсолютно — все деньги мне отдавал и никогда не контролировал, куда и на что потратила.
Вот любил он деревню Жабкино, дом этот любил, который мы с ним построили. Последнее время вообще в Москве не оставался ночевать — после спектакля ехал в Жабкино свое любимое. Я ему однажды сказала: «Юра, давай поживем отдельно — ты там, а я в Москве, устала я от тебя». Он испугался: «Что ты, мать! А я от тебя не устал!»
Конечно, все хозяйство и дом были на мне. Мы ведь долго снимали комнату: ни у моих, ни у его родителей жить было негде. Потом, уже после «Большой перемены», купили квартиру. Сначала однокомнатную, потом поменяли на большую. Сын рос, ему нужно было пространство. Все эти заботы лежали на мне, Юра даже не знал, сколько что стоит в магазине.
Удивлялся только, когда в очередной раз мы улучшали квартирные условия: «Это все ты, мать, сделала? Ну, ты у меня молодец!»
— Юрий Александрович обсуждал с вами роль, спектакль, который репетировал или играл?
— Ну конечно! Мы в одном театре работали, и я уже как опытный помощник режиссера могла дать ему совет, помочь на репетициях — мы вообще о работе много говорили. Последние годы, правда, приходилось все время его поддерживать, вытаскивать из депрессий, вызванных невостребованностью, на мой взгляд совершенно необоснованной. Кузьменков — прекрасный артист, а последние лет десять у него хорошо, если случался один спектакль в месяц.
