Это была та самая красота льва, спокойного, умиротворенного, величественного в своем гордом одиночестве…
Он блестяще справлялся с ролью отца-одиночки. И готовил, и стирал, и убирал, и продукты покупал, возил нас с собой на съемки. Он говорил: «Я как пингвин. Уже кормлю детей молоком». Какие-то домработницы у нас периодически появлялись, но надолго не задерживались. С ним они не могли сравниться.
Мачеху он нам не искал. Принципиально. А зачем? Подвергать детей психологическому стрессу? Он считал, что у него полноценная семья. Он был достаточно солидного возраста. Двое детей на шее. Хотя претендентки были. И очень активные. Одна из них была известная певица, распевавшая песни о спящих детишках. Она нравилась отцу.
Они встречались, щебетали. Ей, видимо, показалось, что у них все может быть серьезно. И она начала политику — подобрать ключик к отцу через его детей. Но делала это чересчур назойливо. Без конца сюсюкала: «Саша, чем ты увлекаешься? А чем ты занимаешься? А что тебе подарить?» Как-то я не выдержал и сказал отцу: «Слушай, твоя певица меня уже достала!» Отец засмеялся: «Видимо, она думает, что одинокий мужчина несчастен! Но штука в том, что я не одинокий мужчина…»
И это правда. У него были дети. Он всегда говорил: «У меня две любви — кино и дети». То, что дети с ним, это было счастьем. Быть отцом для него — выше, чем быть любовником. И когда между ними состоялся серьезный телефонный разговор, отец в шутку на прощание пропел ей в трубку: «Я не могу иначе!» — Отец заразил вас своей профессией или это случилось помимо его желания?
— Я оказался в кино в известной степени случайно.
У меня было много всяких идей насчет будущего, я много чем увлекался, занимался. Но довольно плохо учился в школе и в юности слыл большим разгвоздяем. Голова была забита другим — любовь, театр, стихи. И выяснилось, что с таким аттестатом двери большинства институтов для меня закрыты. Единственный шанс — это ВГИК. Я же Басов!
Прямого блата не было, взяток никто не давал. Но во ВГИКе всегда существовало некоторое снисхождение и внимание к детям известных родителей. И с грехом пополам я одолел экзамены. Отец и пальцем не пошевелил, чтобы помочь мне в карьере. И в профессии помочь не мог — ей либо овладеваешь, либо нет.
А я помощи и не просил…
И вообще, между мной и отцом всегда существовала дистанция. Я считаю, что отец обладал педагогическим даром: он общался с детьми как с абсолютно равными, как со взрослыми. Иногда я шокировал взрослых тем, что мог сесть с ними за стол, вступить в разговор, и не все к этому были готовы. В этом плане он был абсолютно демократичный. Но в половине десятого я все равно отправлялся спать.
— А дурное влияние улицы? Отец был уверен, что его опеки достаточно?
— Извините за выражение, но в этом смысле он был пофигист. Единственное, возникли проблемы, когда я лет в 15 закурил. Тогда у нас начались разборки, попытки вернуть меня на праведный путь.
Однажды я не закрыл дверь в свою комнату, и отец, обнаружив там целую пепельницу бычков, написал мне письмо. Грустное очень. Он писал: «Если ты это не прекратишь, я не буду тебя считать своим товарищем и разговаривать с тобой не буду». Он вел с моим курением непримиримую войну, хотя сам дымил как паровоз.
Вообще чем старше становишься, тем больше походишь на родителей. Но я ничему специально у отца не учился, не подражал, не попугайничал… Это приходит само. Кое-что мне в нем и не нравилось. Он был гневлив, порой несдержан. Попала вожжа под хвост — мог взбеситься. Мог наорать, мог и по физиономии съездить… А теперь это все мое. Наследство, так сказать. И вершки, и корешки.
Отец разным людям очень много помогал: кому — по службе, кому — деньгами, кому — связями.
Совершенно безвозмездно, не ожидая благодарности в ответ. Софья Абрамовна Швейцер хорошо сказала: «Володя делал добро по привычке, походя. Это и есть настоящее добро». А еще помню, как однажды он мне сказал: «Никогда ничего не делай для людей…» Я удивился: «Как это, пап?» Хорошая заповедь из уст заядлого филантропа! «Делай для него, — отец ткнул указательным пальцем вверх: — А уж для людей он сам все сделает!» Вот этого принципа я и придерживаюсь до сих пор.
А еще отец безумно болезненно переживал хамство. Он просто заболевал от бестактности и невежливости. Помню, приехали с ним в гостиницу в небольшом городе. Штука в том, что это оказалась гостиница горкома партии. И портье был с ним невежлив.