А тут неожиданно дом Пугачевых снесли. Нам дали две квартиры на Рязанском проспекте. Мы с ее родителями стали жить в домах напротив, окна выходили друг на друга. У нас на восьмом этаже, у них — на пятом. Нашему счастью не было предела! Наконец-то свое жилье. Правда, кухонька маловата, всего пять метров, кухонный гарнитур еле втиснули, пришлось долбить стены...
Поначалу мы легко жили. У нас с Аллой было двоевластие: никто никого не подавлял, не командовал. Если кто-то из нас вносил предложение: «Ну что, будем?», второй тут же отвечал: «Будем!» Заработанные деньги складывались в шкафчик под постельное белье. Хоть червонец, а всегда в доме водился. К нам друзья приходили занимать. У меня и заначки не было, а зачем она нужна? По карманам никто не лазил, захочу выпить — возьму бутылку.
Сядем с Аллой, вместе выпьем. Мы собирали книги, это была наша общая страсть, на них все деньги тратили. Ответственным за домашнее хозяйство был я. «Пойди хлеб купи, молока не забудь». Я получал задание и радостно бежал в магазин.
Родители Аллы хоть и жили близко, но работали, подкидывать ребенка было некому. А мы вечно на гастролях. В садик дочку водить рано, болеть будет. Вот мы и отправили Кристину к моим родителям в Каунас. По полгода дочка у моря отдыхала. Прибалтийские дед и бабка очень любили внучку и называли ее «наша баронессочка». Там, в Каунасе, Кристину и крестили в католическом костеле.
А тут мой брат закончил спортивную карьеру и устроился начальником цеха на мясокомбинат. Мама стала выращивать поросят и сдавать их туда.
По знакомству брат приписывал маминым свинкам лишний вес. Она сдаст сто килограммов, а он пишет 250! Вот и навар!
Кристинка с удовольствием бабушке помогала. Ходила с ней в сарай кормить поросят и воспитывала их прутиком. Особенно одному хряку доставалось от нее за его наглость: «Ах ты бандит, дай другим поесть!»
Алла, посидев с ребенком год, пошла работать в оркестр к Лундстрему. Через год перешла в ансамбль «Москвичи». И понеслись гастроли по городам и весям. Я тоже много гастролировал. Мы стали больше зарабатывать. У нас появились первые предметы «роскоши»: сервиз «Мадонна», телевизор «Горизонт», две пары джинсов «Lee» канареечного цвета.
Я на гастролях, она на гастролях. Так все и разладилось…
Мы оба вспыльчивые, эмоциональные. Два актера в семье — это как спящий вулкан, который в любую секунду может проснуться. Вот он и пробудился…
Наверное, можно было что-то поменять, где-то уступить… Но уступать никто не собирался. Оба — упрямые Овны! Молодые были, горячие, норовистые. Чуть что не так — фьють! — и все: развод и девичья фамилия! Ссоры, подозрения, ревность. Все молодые семьи это проходили…
Помню, как мои фотографии, порванные Аллой в ярости, долго валялись на полу… «Кто это?» — «Моя двоюродная сестра». — «Ах, сестра? Понятно!» И фотки — в клочья!
Потом очередь дошла до меня — я тоже стал ревновать Аллу. Ведь я прекрасно видел, как к ней относятся музыканты. Не заметить такую женщину было сложно. Она к себе всегда притягивала внимание. Как Мессинг! Когда мы приходили в ее компанию, она сразу же начинала солировать. Посидеть, поржать, анекдоты потравить — это получалось у нее виртуозно. Своя в доску! Матерный анекдот рассказать? Пожалуйста! Расскажет без жеманства. Я не то чтобы был в ее тени, но мне нужно было время для разгона...
А потом я стал догадываться, что у Аллы кто-то появился. И хотя мне об этом даже намекали «доброжелатели», предпочитал, как страус, прятать голову в песок. Вскоре я узнал, что он — музыкант из ансамбля, где она пела. Но кто именно, не догадывался…
Помню, вернулся из Ленинграда после гастролей, на столе записка: «Я уехала.