Когда ее забрали в больницу, я отправила отцу телеграмму: «Срочно приезжай!» И он приехал — весь почерневший, в траурной одежде. Оказалось, только что похоронил отца, первого бабушкиного мужа. Вот сколько горя на нас сразу обрушилось!
В больнице мы застали бабушку без сознания. Она на миг открыла глаза, прошептала: «Какое яркое у тебя платьице, Настенька» — и снова отключилась. На следующий день я сдавала экзамен по английскому. Стою у доски, и вдруг меня вызывают к директору. Сердце оборвалось, но я лишь спросила: «Бабушка?» — «Да, детка, крепись...»
Дальнейшее помню как в тумане. Какие-то люди завешивают в доме зеркала, о чем-то договариваются, папа сидит у гроба бабушки, а меня отправляют ночевать к подружке.
На кладбище пришла вся Жердевка. У гроба Клавдии Ивановны рыдали не только родственники, но и обожавшие ее ученики. Навзрыд плакал папа. И только я не проронила ни слезинки. «Как же так? — билось в мозгу. — Она ведь обещала, что никогда меня не оставит. Выходит, не сдержала слово — тоже бросила?»
И только через день, когда я стала рассматривать фотографии и услышала траурную музыку с чужих похорон, плотину моего горя прорвало. Я даже не рыдала — я выла, сгибаясь пополам от непосильной боли. У меня были отец и мать, а я ощущала себя круглой сиротой, самым одиноким и несчастным человеком на свете. С уходом бабушки все будто провалилось в тартарары, короткий отрезок счастливой жизни, отмеренный мне судьбой, закончился… …«Собирайся, доченька, мы едем в Киев!»
— донеслось до меня словно издалека. Это папа, на котором после похорон отца и матери лица не было, пытался меня растормошить. Я подняла голову и твердо, как взрослая, заявила: «Я отсюда никуда не уеду!» «Но остаться в этом доме тебе никто не разрешит», — пытался урезонить меня отец. «Тогда я пойду жить к бабушкиному брату дяде Лене! Буду ухаживать за могилками дедушки и бабушки. Не можем же мы их оставить?» — продолжала упорствовать я. В итоге лето я провела у дяди Лени, а перед началом учебного года все же уехала в Киев.
Приехала туда недовольная, раздраженная и, войдя в образ «невольницы», вела себя соответственно. Даже на самое деликатное замечание отца или Светы огрызалась, а разумный запрет на гуляние после девяти вечера воспринимала как подавление личности.
Когда в шестнадцать лет мне вручили паспорт, я тут же демонстративно закурила при отце. В ответ он только заметил: «Что ж, кури. Но не думай, что я этому рад».
Только теперь осознаю, чего стоило папе сохранять спокойствие. Ведь он прекрасно понимал всю сложность ситуации. Во-первых, я пережила сильнейший стресс. Во-вторых, из городка, где все знали друг друга в лицо, попала в мегаполис со всеми его соблазнами и пороками. В-третьих, я была в том возрасте, когда подросток не понимает сам себя. А контролировать меня было некому: у папы — работа, у Светы — годовалый ребенок.
И я оторвалась от семьи, как листок от дерева. Чтобы стать во дворе своей, начала покуривать и допоздна пропадать в компании таких же глупых молодых людей.
Попивая винцо, мы громко пели под гитару, и однажды дружинники забрали нас в милицию. Попав в участок, я нагло заявила: «Да вы знаете, что мой папа — известный артист Вячеслав Воронин? Если он сейчас придет, вы тут все будете стоять навытяжку!»
Последнюю фразу услышал папа, примчавшийся выручать непутевую дочь. Я кинулась к нему — и… получила оплеуху. «Немедленно извинись!» — процедил он. «Ах так, ну что ж, ты сам виноват!» — мстительно подумала я и начала прогуливать уроки. Выходила из дому с портфелем и, когда папа уезжал на студию, а Света — на работу, возвращалась. Читала, смотрела телевизор, а к обеду выскальзывала и затем возвращалась как в ни в чем не бывало. Или ездила с подружкой в гидропарк кататься на американских горках.
Временами меня одолевал стыд: «Какая же ты все-таки гадина! Отец со Светой беспокоятся, а ты…»
Близких подруг у меня не было. При всей своей общительности и веселом нраве я оставалась закрытой, как улитка в раковине. Если девчонки взахлеб рассказывали о своих влюбленностях, то я делала вид, что мне никто не нравится.
Однажды папа встретил моего классного руководителя, и тот его огорошил: «Жаль, что Настя болеет, скоро выпускные экзамены». «Не волнуйтесь, ей уже лучше!» — не моргнув глазом ответил папа, а дома устроил мне хорошую взбучку. В итоге я взялась за ум и неплохо окончила школу — мозги-то у меня работали.
Как-то попала в больницу с аппендицитом и слышу разговор женщин в палате: «Скончался Василий Шукшин!»
