Высокий и тощий Владимирский и коренастый на его фоне дед с соломенными волосами — Дон Кихот и Санчо Панса, Дровосек и Страшила... Типичная литературная пара.
«Я представляю своих героев именно такими, как их изобразил Владимирский», — признавался дедушка. А художник каждый свой рисунок сопровождал предысторией:
— Сегодня ночью мне приснился людоед. Только он хотел меня сцапать, я так врезал ему по морде, что чуть руку о прикроватную тумбочку не сломал!
— Вы его в следующий раз не убейте случайно, людоед мне нужен для книги. И ваша рука тоже, — шутил дедушка.
Иной раз Владимирский отчитывал дедушку:
— Александр Мелентьевич, ты сам заблудился в своей Волшебной стране!
Я заметил, что ты постоянно меняешь местами желтую, зеленую и фиолетовую ее части, посылаешь героев не в ту сторону… — Он даже нарисовал карту, чтобы дедушка не путался, — теперь она на форзаце издания.
— Я учитель математики, а не сказочной географии, — оправдывался дед, но с картой потом всегда педантично сверялся.
Людоед, ураган, наводнение — всего этого не было у Баума. Критики считают, что дедушка внес в сюжет злодея и стихийные бедствия под воздействием войны, такой же неуправляемой. А мне кажется, это его любимый писатель Жюль Верн приложил руку — у него герои все время воюют с природой.
А может, дед еще и на свою жизнь оглядывался: считал, что его дважды спасала от гибели сама судьба.
После революции дедушка с семьей уехал из родного Усть-Каменогорска в Ярославль, куда его пригласили на работу, — и тут же за их спиной грянули репрессии. Расстреляли за городскими воротами и его лучшего друга из той жизни — протоиерея Дагаева, который обвенчал их с бабушкой. Дед не любил вспоминать то время, только из его дневников я недавно узнала, насколько он был близок со своим другом. Уже будучи заслуженными людьми в своем городе, наедине они резвились словно дети. Величали друг друга «мистерами». А однажды за городом поспорили, который мистер окажется ловчее и сможет выпихнуть другого из кибитки. Дед столкнул протоиерея в сугроб и с гоготом ускакал прочь...
Когда дедушку пригласили на новую работу в Москву, через несколько дней после отъезда репрессии ударили и по Ярославлю...
Тогда за пятиминутное опоздание на госслужбу можно было получить пять лет лагерей. Деду даже на пенсии частенько снился кошмар: будто он идет на работу, а на пороге школы, где он преподавал тогда, вдруг опускает вниз глаза и с ужасом видит голые коленки: штаны забыл надеть! Вроде звучит комично, но после таких снов я замечала, что наша с ним подушка мокра от пота.
И при этом дед доверял правителям, когда умер Сталин — растерялся: «Я думал, что весь мир рухнет! Но ничего не меняется…» Может, подспудно он и чувствовал в тогдашней жизни фальшь. И его Гудвин в отличие от мудреца Оза — подлый обманщик: он же обещал вернуть Элли домой, а в конце концов выяснилось, что не может этого сделать.
В новый вариант дед внес множество стилистически трогательных подробностей.
Сейчас иногда деда обвиняют в плагиате. Дело в том, что в 39-м году побоялись пропагандировать американского автора, поэтому ссылка на Баума была напечатана мелким шрифтом внутри книги. Но во втором издании, спустя почти 20 лет, дедушка внес столько своего — целые главы, новых героев, — что это стало практически полноценное его произведение. Там тоже упомянуто, что это «переработка сказки Фрэнка Баума».
Таким образом тень Баума до сих пор висит над дедом, хотя остальные пять книг он полностью написал сам. И ведь к каждой детали дедушка подходил с педантизмом математика.
Например, вызывал меня в кабинет и рассуждал с очень серьезным лицом:
— Я тут размышлял о природе живой воды: она ведь испаряется, значит, надолго не хватит. Как же ее сохранить? — после чего наделил Урфина Джюса «оживляющим порошком», чтобы приводить в движение деревянных солдат.
Кстати, третья книга сначала была про двенадцать королей — правителей там было ровно по количеству месяцев. Владимирский убедил деда в том, что их должно быть семь — и детям легче различать их по цветам радуги, и ему нарисовать.
— Вы толкнули меня на дворцовый переворот: я был вынужден вырезать пять королей и столько же придворных свит, — обвинял дедушка художника, правя «Семь подземных королей».
В «Желтом тумане» Владимирский настоял, чтобы образ белокурой волшебницы Стеллы соответствовал девушке, которая позировала ему в доме отдыха.
У деда же она была с пучком, как строгая учительница.
— Ты что, красивых баб в жизни не видел? — веселился художник.
— А ты бы еще валютную проститутку в детскую книжку позвал позировать, — ворчал дед.
У Баума, кстати, тоже было продолжение его «Мудреца», но дедушке оно не понравилось: «У него в следующих книжках одни уродливые механические чучела с пружинками вместо шей» — американец привязал свою книгу к техническому прогрессу. А у дедушки были сказочные истории про дружбу и путешествия.
