Стирать их приходилось каждый день. Еще я надевала синтетическую кофточку-лапшу с зелеными и красными зазубринками на белом фоне, рукава которой после урока тоже оказывались черными.
И вот после очередной стирки развесила я брюки и кофточку над включенной плитой, на секунду зазевалась, кофточка соскользнула на конфорку и обгорела. Это был серьезный удар. А тут еще полезла с приятелем через забор сирень воровать, зацепилась за ветку и разорвала свои вельветовые брюки на коленке! Мама отдала их в художественную штопку. Так я потом и ходила — в подгоревшей кофте и с заплаткой на колене. Это была вся моя одежда...
— Когда ваш актерский талант дал о себе знать?
— Нет, ни о кино, ни о театре я не думала.
Мысли о том, чтобы круто поменять жизнь, не возникало.
Если бы рядом с МАРХИ не оказалось Щепкинского училища... Однажды меня пригласили на дипломный спектакль.
В антракте ко мне подошел человек, представился помощником режиссера: «Вы, наверное, студентка театрального?» — «Нет, я к театру никакого отношения не имею...» — «Да? Ну, это и не важно. Приходите завтра на студию...»
Начала я сниматься, уже зная, что летом буду поступать в театральный. Думала, съемки до экзаменов закончатся. Но процесс затянулся. А когда я сказала режиссеру, что мне надо в Москву, он воспротивился: «Не отпущу!»
Что делать? Вместе с компанией таких же «обиженных» решила сбежать.
Денег ни у кого из нас не было. Поэтому добирались до Москвы на перекладных, с приключениями. Помню, на станции Орша ночью ходили домой к начальнику вокзала, упрашивали, чтобы посадил нас на поезд.
В общем, добрались. А следом посыпались гневные телеграммы: «Вы сорвали съемку! Будете платить неустойку — пятьдесят тысяч долларов...» Я — в ужасе, друзья советуют: «Сиди дома и не отзывайся». Потом, правда, последовали примирительные телеграммы в стиле «вернись, все прощу...» Я вернулась. Все отсняли за один день, а потом я узнала, что мои сцены из фильма выбросили...
Но несмотря на то что со съемок я сбежала, на экзамены все равно опоздала. Пришлось поступать на следующий год...
Вот так все и закрутилось... С этого момента началась моя взрослая жизнь...
Как любой молодой девушке в семнадцать лет мне хотелось самостоятельности, хотелось создать собственный дом.
Но в первый раз так, как у бабушки с дедушкой, не получилось.
В моем родном доме всегда было невероятно уютно, приходило много гостей. Царило веселье. Говорили, танцевали, играли в какие-то игры. И мне казалось, что может быть только так.
Однако моя семейная жизнь в семнадцать лет пошла по совсем иному сценарию. Я пекла пироги, а они оказывались всего лишь прекрасной закуской...
Но прививка, полученная в детстве, подействовала. Понимание того, что должно быть по-другому, дало мне возможность остановиться.
У меня и сейчас есть пример удивительных взаимоотношений моих близких друзей, ставших для меня практически родной семьей. Режиссер Юнгвальд-Хилькевич и его жена Надира познакомились, когда Георгию Эмильевичу было пятьдесят, а ей — шестнадцать. Надира играла роль Гайде в его фильме «Узник замка Иф». С тех пор они не расставались. В прямом и переносном смысле. Их взаимная любовь настолько вдохновляет, что по-другому тоже никак не хочется.
Когда-то я услышала от Юры несколько фраз, которые для меня как постулаты во взаимоотношениях двоих людей. Он сказал, что никогда нельзя ломать человека, он такой, какой есть, его надо просто любить. И второе — нельзя даже мысленно сказать любимому человеку: «Да пошел ты...» Или: «Да пошла ты...» Если фраза эта прозвучала даже очень тихо, отношениям конец. Юра с Надирой вместе уже больше двадцати лет, у них замечательная дочь, которая никогда не видела злости или раздражения родителей друг на друга, не слышала, чтобы они повышали друг на друга голос. Девочка растет в доме, где есть любовь и где умеют ее беречь.
Однажды Юра попросил меня починить греческую чашку, от которой откололся кусочек. Я умею это делать. Мне было странно: что тут беречь, чашка как чашка, ничего особенного.
