Он пек торты, рисовал семейные портреты, в войну двенадцатого года вел в самое дальнее, симбирское имение обоз с лучшим барским добром. Побывал он и в архитекторах: в главном имении Морковых, украинской Кукавке, Тропинин возвел церковь, позже заново отстроил сгоревший во время московского пожара господский дом. Он хорошо понимал архитектурное дело и сразу заметил, что в большом, покойном, крепком с виду доме Фролова скрипят полы, а по углам лежит древесная пыль. Это означало, что ослабли и подгнили не просмоленные ленивыми плотниками лаги, а в бревнах завелся древоточец.
Быстро распростившись с хозяином, Тропинин вышел за ворота к терпеливо дожидавшемуся извозчику. Сын шел следом: во время разговора с Фроловым он вел себя так тихо и незаметно, что Тропинин осерчал. Он держал Арсения в ежовых рукавицах, воспитывал строго, самовольства не терпел, но в глубине души хотел, чтобы отпрыск был побойчее.
Таким ли был прежде он сам? Удалось бы ему выйти в люди, если бы он смиренно ждал, что решит папенька? С 13 лет он вообще не видел отца, а до этого ему пришлось хлебнуть лиха из-за своей фамилии — Тропинин. Отец был управляющим графа Миниха и так исправно служил господину, что тот дал ему вольную, но жену и детей оставил себе. Бывший управляющий был строг, и дворовые вымещали старые обиды на его сыне. А потом он совсем один очутился у Моркова.
Если бы не неистребимое желание рисовать, не готовность выполнить любую работу, верность и послушание барину, вековать бы ему свой век в лакеях. Он добился своего, а что удастся сыну?
Василий Андреевич подошел к дрожкам, взялся за крыло, собираясь ступить на подножку. Арсений смотрел в широкую отцовскую спину, почтительно держась сзади, и завидовал родителю. Сын был невысок, болезнен, хрупкого сложения: в пятнадцать лет он начал кашлять, и домашний врач Морковых заговорил о чахотке. Потом болезнь чудесным образом прошла — и Арсений был уверен, что его отмолила мать. Но он по-прежнему был слаб, а отец и в старости оставался богатырем. В былые годы мог поставить на колеса перевернувшийся экипаж… Отцовский путь Арсений знал назубок, не раз примерял его жизненные обстоятельства к себе и только руками разводил — это невозможно, ни с чем подобным справиться просто нельзя!
Двоюродный брат Ираклия Моркова уговорил графа отдать Тропинина на обучение в петербургскую Академию художеств, определить его на пансион к известному портретисту академику С. С. Щукину. И отец сразу вырвался вперед: получил серебряную медаль, позже ему присудили и золотую. Его работы, конечно, уступали картинам молодого Ореста Кипренского — но тот учился живописи с детства, а отец так и не прошел анатомического класса.
Анатомии его никто не учил, но он был так одарен, что пробелы в образовании Тропинину не мешали. Императрица Елизавета Алексеевна долго любовалась его картиной «Мальчик, тоскующий об умершей птичке», и глава Академии художеств граф Строганов собирался хлопотать за отца перед хозяином, чтобы талантливый крепостной мог получить вольную.
Но Александр Сергеевич Строганов был ленив, а граф Морков, воевавший под командой Суворова и первым ворвавшийся на стену Измаила, отличался упрямством и крутым норовом. Ему был нужен хороший кондитер, и он не стал дожидаться, когда именем императрицы его попросят о том, в чем невозможно будет отказать. Граф увез своего крепостного на Украину, не дав доучиться в Академии, и у отца началась совсем другая жизнь. Кто тогда мог обещать, что все обернется такой удачей?..
Василий Андреевич не ступил — прыгнул на подножку, и хлипкие извозчичьи дрожки, жалобно заскрипев, накренились набок. Сын осторожно поднялся следом, и Тропинин спросил извозчика:
— Ты, братец, второй Еропкинский переулок знаешь?
Давай-ка туда, к дому купца второй гильдии Миронова.
Извозчик с сомнением покачал головой и крикнул: «Пошла!» Он слыхом не слыхал о таком переулке, но признаться в этом не захотел. Лошадка неспешно трусила по улицам, извозчик крутил головой, высматривая прохожего,чтобы спросить дорогу.
Арсений, искоса поглядывая на отца, восхищался его никуда не девшейся и в старости статью: в молодости, в Кукавке, он и вовсе был богатырем. Когда запивал домашний лекарь Морковых, с ним мог справиться только отец: он брал крепостного доктора Прокопия Данилевского в охапку и уносил в хату, подальше от господских глаз.