Меня чуть не стошнило. Я старательно отворачивалась и есть барана, конечно, не смогла. Но неизгладимого впечатления таки добились — все напились, и Витя танцевал какой-то безумный кавказский танец с кинжалом в зубах. Под утро на такси вернулись в Кисловодск. В мою нетрезвую голову ударила мысль лезть через окно, чтобы не звонить и не будить хозяйку с Рыбниковой. И вот я уже сижу на подоконнике в юбке наизнанку… «Ну он хоть слова тебе какие-нибудь говорит?!» — вопрошала Прасковья Алексеевна басом на всю комнату.
Гастроли закончились. Павлов уехал на съемки, я — в отпуск. Встретились уже в Москве. Роман наш закипел с новой силой. Счастливое время! Витя оказался неистощим и в любви, и во всевозможных придумках. У него это называлось «пойти за приключениями».
Как мы прорывались на закрытые показы в Дом кино! Витя-то проходил всегда. Во-первых, его уже узнавали. Во-вторых, он мог самого черта заболтать! Но надо было еще и меня протащить. Однажды загорелись попасть на картину Клода Лелуша. Билетов, естественно, нет, и вот мы стоим на улице, план придумываем. «Раздевайся!» — командует Витя. Я снимаю пальтишко, он сует его под мышку. «А теперь марш на пожарную лестницу!» Сам легко проходит на дежурной фразе: «Милочка, здрасте-здрасте, новая прическа? Прелесть!» А дело было зимой, я стою у пожарного выхода, уже зуб на зуб не попадает… Вдруг дверь открывается, и в проеме возникает мой кавалер в компании с пожарным. «Эта дверь была открыта, — на голубом глазу поясняет Виктор брандмейстеру, — моя девушка вышла… А ее раз — и заперли!» Через минуту мы, счастливые, сидим на одном стуле и смотрим вожделенного Лелуша.
Таким же образом проникали на концерты классической музыки, в выставочные залы...
Витя — из небогатой семьи, рос в тяжелое послевоенное время. Он рассказывал про дворовое братство такой же, как и он сам, уличной шантрапы, как в детстве с ватагой пацанов они пролетали мимо теток-контролерш с воплями: «Пресса!», в кинозале падали на пол между рядами и лежали, пока не гасили свет. Частенько называл себя ребенком асфальта. Мало кто знает, но знаменитое оттопыренное ухо, которое в картине «Операция «Ы» и другие приключения Шурика» Гайдая играло отдельную роль, — не итог труда гримеров, оно таким стало в результате то ли уличной драки, то ли занятий боксом. Я мужа так и звала — ВитьУшка. Он рос под крики: «Витька, полундра!
Мать идет!» И мать едва успевала перехватить его перед броском на забор. Голуби, про которых надо отдельную историю рассказывать, тоже, думаю, оттуда, из детства. Его учила сама жизнь, поэтому Вите и удавались те роли, которые без Павлова уже не воспринимаются.
Сказка сказкой, мы веселимся и дурачимся, но год проходит, а предложение руки и сердца что-то не поступает. А мне, между прочим, уже двадцать пять! Сейчас над теми моими мыслями можно, конечно, только посмеяться, а тогда я всерьез размышляла, что дело пахнет керосином, так и старой девой остаться недолго! Завела с Витей «серьезный разговор», помнится, даже слезу пустила. Женских слез артист Павлов переносить не мог и, видимо, только чтобы прекратить мой обиженный рев, тут же пообещал жениться.
