Когда она была уже сильно больна, а сын слишком тут развеселился, я его решил немного подготовить: «Ты знаешь, где папа Сева? Он умер». Сережа замер: «Да? Я за него свечку поставлю». Точно такая же реакция у него была, когда я решился рассказать ему про маму. «Да? Я за нее свечку поставлю». Во время трагических событий он был в Дорофееве, а когда я его забирал оттуда, в машине Сережа спросил: «А где?» — «Что?»— «Похоронена мамочка?» Уже в квартире мы подошли к ее фотографии в черной рамке. Тут у него выступили слезы, Сережа перекрестился: «Прости меня, мамочка Иечка, земля тебе пухом».
По субботам мы водили его в церковь, но что он мог в этом понимать? Ия, кстати, дорожила своим нательным крестиком. Простой, алюминиевый, на обычной нитке. Когда в реанимации его сняли и повесили на спинку кровати, она всю больницу поставила на уши: «Куда дели крестик?» И в Дорофееве у нее под конец был свой святой уголок, где она, не зная молитв, разговаривала с богом… Может, Сережа там что и подслушал? Казалось, он все понимает: мама лежит в земле, больше они не увидятся… Но Сергей и при жизни Ии, оставаясь с бабушками, не умел по ней скучать. А приедет мама — радуется, бежит к ней, раскинув руки. Любил, насколько мог. Может быть, сиюминутное восприятие его и спасает от всего, что на нас свалилось.
Однажды за столом Ия со смаком выдала при гостях странную, пронизанную одиночеством фразу: «Что же я такая великая и такая несчастная?» На кухне повисла пауза недоумения. От нее никто никогда не слышал жалоб. Да и жизнь Ии Саввиной внешне складывалась весьма успешно: она была любима, в театре и кино играла до последних дней… Было и за что благодарить случай. Ведь Ия училась на журфаке МГУ, когда Баталов увидел ее в студенческом театре и пригласил попробоваться на роль в «Даме с собачкой». Первая же картина принесла всемирную известность.
— Ия Сергеевна не влюбилась в Баталова?
— Хотя по картине создается такое впечатление, в жизнь она вряд ли перенесла это чувство. Ия прозвала Баталова «занудиссимус Советского Союза» (а потом и на меня повесила этот ярлык).
Дело в том, что он любил «настаивать на излюбленной идее» до колик. Однажды в перерыве между сценами Баталов решил блеснуть перед Ией просвещенностью. Она сидит в кибитке, сама в чудесной шляпке, а он говорит: «Сейчас я прочитаю стихи, которые вы не знаете», — и декламирует Пастернака. Ия подхватывает с середины строки… «Уберите эту сволочь из экипажа!» — восклицает раздосадованный Баталов. После выхода фильма они не так часто общались, но будто всю жизнь были связаны тем киношным романом: могли позвонить друг другу в любой момент и без стеснения.
Ия любила рассказывать, как платонически влюблялась в своих операторов. «Это единственный человек, который на площадке занимается делом», — шутила она.
Бывало, эпизод закончится, а Москвин позади камеры скривит физиономию. Ия тут же реагирует: «А давайте переснимем!» С удовольствием вспоминала, как он ей сделал тонкое замечание по одной сцене: «Мадам, вы злитесь, а ваша героиня гневается».
В Театре им. Моссовета молодую актрису тут же признала сама Фаина Георгиевна. У нас дома до сих пор висит картина, которую она передала Ие. На обратной стороне — дарственная надпись: «Талантливой Саввиной от такой же Раневской». С этого началось их общение.
Поднимаю трубку, в ней — знаменитый басок: «А вы друг Иечки? — и без промедления: — Как я ей завидую!» Или звонит: «Ия, что вы сейчас читаете?» Допустим, «Мастера и Маргариту». — «А я все Пушкина, Пушкина, Пушкина… Он даже ко мне во сне недавно пришел — сел рядом на кровать и говорит: «Как ты мне, старая б…дь, надоела!»
