Все чаще, выезжая куда-нибудь, Гала оставляла эту сумку дома, беря с собой другие, обычные. А однажды и вовсе перестала к ней прикасаться. Но сумка все равно продолжала жить рядом с ней, у изголовья, на туалетном столике. Она поблескивала в полумраке золочеными буквицами, из которых складывались слова нежности. Казалось, сумка жила своей одухотворенной, особенной жизнью…
Иногда Гала брала ее с собой на прогулку, пряча внутрь платок, пузырек с сердечными каплями или любимый томик стихов Пабло Неруды. Как же она теперь могла забыть ее там, под дождем в сыром саду? Буквицы, выведенные тушью, наверняка растеклись, ткань разбухла от влаги, а цепь совсем проржавела. Натянув старое пальто, закутавшись в шаль, Гала спустилась в сад… С сумкой все было нормально.
Ткань не испортилась, и буквы сохранились. Гала бережно подняла сумку со столика. Впервые за долгие годы своего добровольного отшельничества ей захотелось плакать. Прошла молодость, отгремели светские торжества, многое безвозвратно стерлось из памяти, и лишь чувство мужа к ней осталось прежним… Время над ним не властно. На его полотнах останется ее лицо, в этом замке — его скульптуры…
Гала вдруг показалось, что она слышит шепот Дали: «Любимая, несравненная моя, ласточка-жена...» Но, может, это просто ветер прошелестел в осеннем парке.
Вернувшись в замок, Гала поставила сумку на тумбочку у изголовья кровати. До последнего дня подарок мужа не покинул ее спальни…