Отчим приставил к нему сиделку, отца кормили по часам. Долгое время я думала, что отчим это сделал для того, чтобы успокоить совесть, и лишь потом поняла — он был просто очень порядочным человеком. Нас с братом на все каникулы отправляли в Бордо, в то самое поместье отчима. Каждым летом замечала, что отцу становится хуже, что болезнь прогрессирует. В редкие минуты просветления он спрашивал меня: «Почему я еще живу? Я никчемен. Никому не нужен». Я пыталась убедить его в обратном: «Ты нужен мне!» Мечтала побыстрее вырасти, чтобы увезти отца из этого проклятого места, от жалких подачек отчима, мечтала взять на себя заботу о нем. Обычно отец не покидал домик, но мать, видя, как часто мы с братом к нему бегаем, порой смягчалась и говорила: «Можешь привести своего отца на обед».
Бедняга, он не успевал поесть — терял ориентацию в пространстве, не понимал, где находится, кто и зачем его сюда привел. Моему возмущению не было предела. Я жалела отца, кляла мать и отчима, мне казалось, что они специально его мучают и издеваются.
— А когда выросли, не пытались свести с ними счеты?
— Жизнь все расставила по своим местам. Отчим умер от рака через три года после кончины моего отца. Когда он слег, позвал меня к себе и сказал: «Видишь, девочка, мы всегда отвечаем за свои грехи. Я умираю — и тем самым расплачиваюсь за то, что совершил». В день его смерти я провалила выпускной экзамен в школе. А все потому, что мне принесли от него прощальное письмо. Он писал, что заслужил мою ненависть и враждебность, но не хочет умирать, оставляя мне в наследство тягостное чувство вины.
Просит, чтобы я жила дальше, не испытывая угрызений совести. Только с возрастом мне удалось постичь мудрость этого великодушного поступка. Когда близкие уходят, все наши недомолвки, ссоры и конфликты превращаются в яд, который отравляет душу. Отчим понимал, что со временем, когда я вырасту, возможно, разберусь в семейных драмах и пойму, что он любил мою мать, меня, жалел моего отца и старался максимально смягчить ситуацию. Не его вина, что ничего хорошего из этого не получилось. Своим последним «прости» он навсегда освободил мою душу.
— Вы вошли в жизнь с тяжелым грузом...
— …который очень помог в будущей актерской профессии!
Сама жизнь сделала из меня актрису, поставила в условия выживания. Профессия спасла. Однажды близкий друг, сценарист, предложил мне написать историю о детстве и сложных взаимоотношениях в нашей семье. Из этого материала получится отличное кино, говорил он. Я увлеченно принялась писать «исповедь маленькой девочки» и во время работы неожиданно поняла, что если картина состоится, я смогу сыграть в ней только одну роль — роль собственной матери. А если так, то мне как актрисе надо будет найти оправдание всем поступкам своей героини, иначе образ получился неубедительным. Так я оказалась лицом к лицу с четырьмя персонажами драмы — матерью, отцом, отчимом, ребенком. Посмотрев на все глазами своей матери, вдруг увидела совершенно другой мир. Из злодейки мать превратилась в страдалицу — женщину, из-за любовной страсти угодившую в капкан.
Я и своего отца увидела иначе. Он не хотел освободить ее, не позволял быть счастливой с другим, цеплялся за нее до последнего. Хотел болеть, быть обузой, проблемой, мешал ей жить и быть счастливой, наказывал за то, что она его разлюбила. Позже я узнала, как умер отец. В госпитале Бордо он ткнул пальцем в мать и отчима и прошипел: «Не знаю как, но вы за это расплатитесь!»
— Фильм получился?
—Нет, он так и не был снят. Зато я изменила свое отношение к матери. Спустя век вражды сама пришла мириться. К тому времени ей было уже восемьдесят с лишним, мама медленно угасала. Но все же она успела оценить этот порыв, сумела простить меня за непонимание.
— До встречи с Вадимом вы не раз побывали замужем, у вас было множество романов, двое детей…
— Своего первого мужа я никогда не воспринимала как «любовь всей своей жизни».
Он спас меня от глупых поступков юности — мы поженились очень рано. Я тогда училась на драматических курсах в легендарной Парижской консерватории, начала играть первые пьесы, сниматься. Когда я забеременела, мне едва исполнилось двадцать, пришлось быстро оформить отношения, хотя у обоих не было тогда ни положения, ни перспектив, ни гроша за душой. Мы вместе росли, делали успехи каждый в своей профессии, поднимали детей — сына Давида и дочь Ариану. Мужа звали Даниэль Тоскан дю Плантье. Со временем он стал крупным киномагнатом — продюсировал «Город женщин» Феллини, «Носферату» Херцога, «Керель» Фассбиндера, «Фанни и Александр» Бергмана, «Ностальгию» Тарковского, занимал пост президента французской кинопремии «Сезар».
И однажды после многих лет совместной жизни муж вдруг признается: «А знаешь, если бы во времена нашей молодости аборты делались легально, то тебе бы стоило его сделать. Может, мы так поспешно и не поженились бы». Его слова потрясли меня. Но, успокоившись, я поняла, что муж в сущности прав — моя беременность насильно соединила двух абсолютно разных людей. Мы оба ошиблись. Хорошо, что это осознание все же пришло, пусть и с большим опозданием. Случись это где-нибудь в конце жизни, ничего изменить уже было бы нельзя.
В общем, вскоре мы решили расстаться. После меня Даниэль был еще трижды женат. Его третью жену Софи Буньоль убили в Ирландии при загадочных обстоятельствах — убийца до сих пор не найден.
