А через год у нас родилась Ксения. Сейчас, случается, я задумываюсь, сколько же моей жене нужно было мудрости и терпения, чтобы сохранить семью! Трудно представить, сколько… И кто его знает, смог бы я найти подобную мудрость в себе…
— Вы исправились?
— Быт легче не стал. У Клима я проработал семь лет. Времени тратилось немыслимо много, денег по-прежнему не приносило. Иногда, кроме пустых макарон, на стол и поставить было нечего. Лида терпела, но временами заводила старые песни о главном — «надо что-то делать, все равно этого недостаточно, театральные проекты приносят копейки, на которые можно только нищенствовать». Я срывался. Случались и серьезные ссоры, и разрывы, но из дому я больше не уходил.
Я вообще не очень понимаю таких воспитательных хлопков дверью, когда человек уходит, но прекрасно знает, что вернется. Да и отхожу я быстро. Понимал, что Лида заводится, потому что и у нее в театре не клеится. Ролей не было. Приходили новые актрисы — молодые, амбициозные, наступающие на пятки. Театр — живой организм, который все время обновляет кровь. Плюс весьма жестокое устройство: он вытягивает все соки, а потом безжалостно выплевывает тебя, как вишневую косточку. Лида отдала «Сатирикону» жизнь. Долго переживала, плакала, ждала чего-то. Ненужность, невостребованность — это боль. Чего ее смаковать? Я говорил ей: «Уходи и не бойся!» «А что я буду делать?» — снова и снова повторяла жена. У нее вообще с решимостью не очень. Да для женщин существует масса занятий! Вот сейчас, например, Лида воспитывает дочь и следит за собой.
Разве плохо? Жизнь вообще намного удивительнее, чем наши представления о ней, а театр — всего лишь одно из представлений. Надо только оглянуться по сторонам. И можно та-а-акое увидеть!
Возвращаюсь как-то домой очень поздно и в совершенно отвратительном настроении. Я злился на весь мир и на себя в первую очередь. Надо было проехать всего пару остановок на автобусе, и я не пошел в глубь салона, остановился прямо на ступенях. А в автобусах двери такие застекленные, я уперся в них взглядом и злился. На следующей остановке двери распахиваются, и в поле моего зрения, как кадр, — в темноте девушка и парень. Стоят, обнявшись, очень близко от автобуса. Заканчивается теплый летний вечер, они никуда не спешат, им хорошо вместе. Лицо парня отвернуто, голова девушки лежит у него на плече, обращенная в мою сторону.
Доля секунды, наши взгляды пересеклись, и тут она мне весело подмигнула: «Чего такой кислый? Улыбнись! У нас тут любовь». И я, раздраженный и недовольный, почувствовал, как весь негатив улетучивается. Эту историю я никогда не забуду. Она про то, что жизнь прекрасна и все проходит.
— Не очень-то вам помогла эта встреча, раз из театра все-таки ушли…
— Дело не в театре. Или не только в нем. На полгода я провалился в жуткую депрессию. Может, во всем вообще виноват пресловутый кризис среднего возраста! Я написал памятку о собственной никчемности, завязал с театром и отправился «бомбить» на своей «шестерке». Несмотря на то что у меня даже появились «свои» маршруты, возить людей было совсем неинтересно.
Зато я познакомился с одним человеком, который рассказал о прибыльном деле — продаже молочных продуктов. И я пошел туда. Боюсь перепутать, но, по-моему, это называлось страшным словом мерчандайзер. Заключалась работа в том, что рано утром мы все собирались на базе, загружали молочные продукты и ехали по закрепленным за каждым магазинам; там надо было выяснить, какой кефир лучше всего берут и сколько творожков завозить на следующую неделю… Среди менеджеров, надо признаться, я был как зуб в носу. Мужики эти жили своей работой, делились впечатлениями — проценты продаж, творожки и кефир, престижные магазины, короткие маршруты, деньги, деньги, деньги… Там своя дедовщина — мне как новенькому дали самые дальние точки в разных концах города. Хотя по большому счету мерчандайзеры предпочитали меня попросту не замечать.
Когда учился в Школе-студии, я периодически наведывался в Ростов.
Обратно вылетал обычно рано, первым рейсом, часов в шесть утра. И вот однажды выхожу из подъезда, город досыпает, время — пограничное такое, когда еще не рассвело, но и темнота закончилась. Людей — ни души. В какой-то момент даже подумалось, а проснулся ли я? На тротуаре и в кустах сирени сидело огромное количество кошек. Разместились они по парочкам: то есть кот и кошка, причем рыжий сидел с рыжей, черный — с черной, полосатый — с такой же полосатенькой. Ощущение, что я, как Алиса, провалился в какой-то параллельный мир, было полнейшим. На секунду мне показалось, что в лапках у них коктейли, сигареты и вообще они в ресторане за столиками…
Кошки, не сговариваясь, сфокусировали на мне свои чайные взгляды, на их мордах нарисовалось удивление: «Человек? Откуда? Они же все спят». И я чуть было не произнес: «Извините, извините… уже ухожу» — и как-то бочком покрался дальше. Сколько раз я вспоминал ту сюрреалистическую картинку тайной кошачьей жизни, когда связался с молочными продуктами!
Знаете, есть такие мероприятия, когда все мерчандайзеры куда-то едут, чтобы петь хором и скакать в мешках. Вроде это должно сплачивать и подпитывать соревновательный дух. Вот этого я боялся больше всего на свете! К счастью, сия чаша миновала, я попросил перевести меня в водители. По деньгам выходило то же самое, только по времени дольше, но можно рулить и думать о чем-то своем, а не о кефире.
