— Он вам не нравился?
— Почему? Нравился... Симпатичный, неглупый человек. Но передо мной никогда не стоит такого выбора. Если бы влюбилась — тогда другое дело, но я не испытывала к нему никаких чувств. Он, по сути, предлагал мне деловые отношения, но у меня уже были другие планы, связанные с актерской профессией, — я начала много и активно работать, сниматься. Кроме того, если бы я согласилась, то потакала бы предательству по отношению к его жене, обманывала мужа — мы тогда еще не расстались. Но мне не было интересно общество этого человека, а проводить с ним время за деньги — скучно...
— А вы на многое способны ради любви?
— Способна, например, ради любви купить себе новое платье!
А просто так — нет. Ненавижу ходить по магазинам! Когда-то давно мне было интересно одеваться, сейчас — только для своих ролей. Вот когда прихожу в гримерку и на меня примеряют парик и костюм — это превращение, волшебство возбуждает. В жизни для меня натянуть какое-то платье, сделать прическу, накраситься — насилие над собой. Просто катастрофа! Помню, даже в юности, на первых курсах Томского университета, я особо не красилась. Не очень люблю нравиться, и у меня нет этого внутри; я хочу понравиться, только если влюбляюсь.
— А часто влюбляетесь?
— Очень редко...
— Никита — ваш единственный сын?
— Да. Буду говорить шепотом. Зачем о нем громко говорить?
Он еще ничего не сделал в жизни. И интервью это со мной ему показывать не надо, чтобы не загордился.
— Он не страдал из-за того, что столько времени мама отдает профессии?
— Наверняка страдал. Я понимала, что выбор у меня серьезный: или сын, или кино с театром. Но мне очень помогла свекровь, которая растила Никиту практически с четырех лет, когда я снова пошла учиться. Сын меня мало видел и очень переживал, но виду не показывал. А я переживала просто ужасно! Меня грызло чувство вины, я боялась, что потеряю его, что он перестанет со мной разговаривать, играть. У нас с Никитой было чудесное правило — перед сном провести вместе часа два: когда он маленький был, это означало почитать, поиграть, когда вырос — поболтать, посекретничать.
У нас с ним в «вопрос—ответ» игра была. Я начинаю спрашивать: «Бабушка сказала, что ты сегодня вредничал. Почему?» И он начинал рассказывать. Слушаешь и вдруг понимаешь, о чем сын думает, о чем мечтает. Он так увлекался этой игрой, что я уже засыпаю, а он: «Мам, ну спроси меня еще что-нибудь!» Приходилось сочинять новые вопросы. И ему уже не страшно в чем-то признаться. Это как в лагере: дети легли спать и перед сном в темноте рассказывают друг другу всякие истории. Я пыталась научить его думать самостоятельно, мне было важно, чтобы сын рос человеком мыслящим. Помню, в школе, когда дети начали писать сочинения, Никита этого не любил, не умел и не хотел. Я предложила: «Хочешь попробую научить тебя писать сочинение?» Сочинение задали по «Тарасу Бульбе». «Сначала, — говорю, — ты мне перескажешь содержание.
Потом поделишься тем, что сам думаешь о героях. Просто ходи по комнате и рассказывай. Дальше мы составим с тобой план, а завтра ты напишешь по нему сочинение». Он пересказал «Тараса Бульбу». Неохотно. Потом стал объяснять, как он понимает тему, и получалось, что его вывод не совпадает с выводом в учебнике. «Вот, — говорю, — так и напишешь. Получишь «два» — мне все равно». Больше я никогда ни одного сочинения не касалась...
— Для Никиты что-то значит тот факт, что его мать известная актриса и красивая женщина?
— Мне нравится, что он похож на меня, а сыну нравится, что он похож на маму. Мы с ним очень дружны и очень близки внутренне. Любим, например, дурачиться перед зеркалом: «Ой, — говорю, — Никита, как ты на меня похож!»
Как-то спрашиваю сына: «Какие девочки тебе нравятся?» Выясняется, что японки. Как объяснить, что светловолосому голубоглазому мальчику нравятся японки? Лично мне нравятся мужчины скандинавского типа: голубоглазые, белокурые. Понятно почему — это связано с отцом. Он светло-русый, с зелено-голубыми глазами, и у мамы глаза голубые.
— Какие у Никиты планы на будущее?
— Неожиданные. Раньше любил компьютеры, снимал какие-то клипы, монтировал, подкладывал музыку. Мои фильмы мог смотреть, а мог не смотреть. Как все подростки, он выражается однозначно: круто, классно, супер... А этим летом решил поступить во ВГИК на операторский факультет. Я и не знала, что это так нервно, когда ребенок поступает в институт!
— Вы не отговаривали сына от поступления во ВГИК?
— Он сам так решил. Я сначала храбрилась, мне нравилось, что он уперся — мол, только во ВГИК, и больше никуда! «А если не поступлю, буду год работать, готовиться, ходить на курсы и поступать, пока не поступлю». Конечно, я боюсь для него актерской судьбы, знаю ведь, какие это сложные судьбы, часто одинокие, без семьи, без детей. Я и за себя боялась, боялась, что актерское вытолкнет человеческое. Мысленно давно нарисовала две дороги: вот моя полноценная жизнь с близкими и друзьями, а вот — профессия, и они не пересекаются, не мешают друг другу. Пока все это удавалось, но может прийти господин Случай, о котором мы говорили вначале, и все перемешает...