— спросила Елизавета. — Видела я ее на нынешнем рождественском балу в Дворянском собрании. Она и сейчас, в почтенные годы, сохранила следы былой красоты. А в молодости пользовалась немыслимым успехом. Мой супруг говорит о ней всегда: «Роковая женщина». Трех мужей похоронила молодыми… Последний, кстати, был сыном историка Карамзина. Андрей Николаевич… Бравый офицер… К пасынку относился с любовью… Демидовскими заводами управлял добросовестно... А как вышла война с турками, отправился в Валахию и в первой же атаке сложил голову… Я к чему, милый Сеня, говорю о княгине Авроре Карловне? Для Мари она первый друг и советчик… Матери же ее только бы сбыть бедняжку с рук!
Князь, разумеется, был наслышан о любви княжны Марии Мещерской и будущего императора Александра III. Сила их чувств была такова, что родители наследника престола не на шутку встревожились и отослали хорошенькую фрейлину в Европу. Там она встретила Демидова, за которого без любви вышла замуж, а через год умерла родами…
— И замечу, друг мой, — продолжала, вздохнув, Елизавета, — не лежит у меня душа к этому Василию, хоть он мне и родня… А Мари — сущее дитя, не знающее жизни…
Графиня довольно хорошо знала брата, и от нее не укрылся интерес Семена к очаровательной Мари Демидовой. «Да и надо же ему наконец жениться! — думала она. — А что этот Васька? Молодой повеса… И распорядиться толком не сможет демидовскими деньгами…»
На правах родственницы Елизавета Семеновна бывала в доме Олсуфьевых, пила чай с матерью жениха, весьма высокомерной придворной дамой, и знала, насколько запутанны финансовые дела семьи.
Встречалась она и с Мари, которая все больше ей нравилась.
— Как птичка поет, прекрасно музицирует… Учитель ее, композитор Балакирев, ею очень доволен… А танцам Мари учит бывшая балерина Императорского театра... — расхваливала князю сестра свою протеже. — Но ведь она совсем не создана для России! Этакий южный цветок! Его нужно оберегать, лелеять…
Князь уже давно понял, отчего вдруг сестра стала проявлять такой интерес к семейству генерала Олсуфьева, которое прежде не больно-то жаловала.
Мысль жениться на княжне Сан-Донато ему и самому все чаще приходила в голову.
«Я, конечно, вдвое старше Марии Павловны, но ведь еще полон сил, — убеждал себя Абамелек. — Лиза говорит, только в России люди называют себя в сорок лет стариками, а во Франции пятидесятилетний мужчина считает себя, как говорят сами французы, dans la force de l’age, то бишь в расцвете лет, сорокалетний же — un jeune homme, читай — вообще молодым человеком…»
Семен Семенович присматривался к княжне, которая ему все более и более нравилась. Если раньше ни одна женщина не трогала его сердце, то теперь Абамелека не покидали мысли о Марии как о будущей супруге. В театре он наблюдал, как девушка, облокотясь на бархат ложи, смотрит на сцену.
Она прикасалась тонкими пальцами к жемчужинам своего ожерелья, и нежность этих движений его поражала. Возвращаясь вечером в свой холостяцкий дом, князь долго сидел в кресле не раздеваясь и закрыв рукой глаза.
— Только теперь я понимаю, ради чего стоит жить, — шептал он и тут же начинал убеждать себя, что все это вздор…
Между тем бабушка Мари — Аврора Карловна Демидова-Карамзина (ей шел уже восемьдесят девятый год) — заторопилась домой в Гельсингфорс. Княжна Сан-Донато, одна из трех ее внучек, должна была сопровождать старушку в Финляндию. В начале марта Демидовы выехали из Петербурга. …Без Мари город показался князю пустым и серым.
Между тем Василий Олсуфьев не спешил связывать себя браком — военное начальство не поощряло отставок. Положение Марии Павловны оказалось весьма двусмысленным: обладательница большого состояния, она не имела возможности им распоряжаться. Находясь под опекой матери и не любимая ею, Мари проводила дни в приживалках у родной бабки…
Князь решил положить конец неопределенности. Отправившись в Гельсингфорс, он уже наутро явился в особняк Авроры Карловны засвидетельствовать свое почтение. В течение недели Семен Семенович наносил визиты, затем объяснился с Мари и попросил ее руки.
…В апреле 1897 года князь Абамелек-Лазарев и княжна Сан-Донато обвенчались в Успенской церкви Гельсингфорса, а спустя три недели новобрачные уехали в Италию.
Они поселились на вилле Пратолино, которую Мария Павловна получила от матери в приданое. Объединив два огромных состояния, князь Абамелек-Лазарев стал одним из самых богатых людей мира.
Примерно шесть месяцев в году он жил в Италии, остальное время проводил на родине, управляя своей промышленной империей. Как и раньше, колесил по ухабистым проселкам, объезжая удаленные имения, рудники и заводы. Ночевал на соломе в земских школах, на грязных ямских станциях, спускался в шахты, сутками сидел в конторе, проверяя отчеты управляющих…
Мария Павловна оставалась в Италии — она так и не полюбила непонятную Россию. Княжна обожала Пратолино — этот изумительный дворец Медичи — и не мечтала о другом доме.
Однако Абамелеку хотелось иметь собственное родовое гнездо.
Как-то он узнал, что вилла у подножия холма Джаниколо, восхитившая его в первый приезд в Рим, выставлена на продажу наследниками барона Беттино Риказоли. В 1904 году он приобрел это старинное поместье. По русским понятиям, покупка обошлась князю недорого — всего сто двадцать тысяч лир, или пятьдесят тысяч рублей, но более четырехсот тысяч рублей он вложил в реставрацию и обустройство, а также в планировку парка.
По указанию владельца известный итальянский архитектор Винченцо Мональди перестраивал виллу, покупал для ее роскошных интерьеров старинную живопись и гобелены, античный мрамор и мозаики. Уголки удивительного по красоте сада украшали древнеримские скульптуры и амфоры, мраморные бассейны и фонтаны.
Во Дворце муз — так именовался театральный павильон на вилле Абамелек — устраивались музыкальные вечера и танцевальные спектакли, в которых блистала княгиня Мария Павловна.
Особенный успех имели ее хореографические этюды в духе античности. В греческом хитоне, кожаных сандалиях, с цветами в волосах, она выступала в роли богини Флоры. Такой ее изобразил итальянский живописец Ямбо на одной из акварелей, украшавших кабинет хозяина…
Детей у четы Абамелек не было, но князь не считал себя несчастным в браке, он безмерно любил жену, которая стала для него всем — возлюбленной, преданным другом, его ребенком.
