Вам ведь такие вот простые парни... — Один из них показал на прыщавого лейтенанта, у которого фуражка вокруг головы прокручивалась. — ...не нужны. Только миллионеров подавай. Твои родители — голодранцы, а ты — проститутка. Убивать надо таких сук...» И столько злости было в этих словах, столько ярости... У меня буквально все клокотало внутри: «Я не проститутка!» Они только заржали в ответ. А я вдруг ясно представила своих родителей, своих бабушку с дедушкой... Дед был начальником цеха в Никополе, на одном из самых больших заводов в Советском Союзе. Его знал весь город! Никто о нем слова плохого не мог сказать. Дед был основой семьи, ее цементом, мы все гордились тем, что носим его фамилию — Ручка. Когда деда не стало, земля будто ушла из-под ног. И я тогда пообещала, что сделаю все, чтобы фамилию Ручка не забыли.
Чтобы она вызывала такое же уважение, как и при жизни деда.
Услышал бы дед, что его внучку назвали проституткой... Да он умер бы от стыда.
...Из «обезьянника» я вышла благодаря тому, что появился командир тех ублюдков, которые надо мной издевались. «Вот, задержали тут одну без регистрации... Занимается оказанием сексуальных услуг...» Он посмотрел на меня, но я не отвела взгляд. Смотрела на него так же прямо — в упор. От той Нади, что приехала из Никополя, девочки с распахнутыми глазами, которая верит каждому встречному-поперечному, осталась лишь тень... Этот командир выдержал паузу, а потом сказал: «Отпустите ее...»
Меня отпустили. Я шла и глотала слезы.
Так себя жалко стало. До того все было бесчестно и унизительно...
...А вскоре появился он. Мой мучитель из Никополя. Он никак не мог угомониться по моему поводу и приехал в Москву. Вбил себе в голову, что я — любовь всей его жизни.
Это было похоже на дурной сон. Человек преследовал меня везде и все время требовал встречи. Я упорно отказывалась, твердила, что мы — чужие люди. Но он не унимался. Начал подсылать каких-то криминальных личностей, те вели со мной долгие многозначительные разговоры: мол, нехорошо пренебрегать вниманием такого важного человека. Когда стало понятно, что профилактические беседы силы не имеют, они перешли к запугиваниям.
Вот тогда-то и начались звонки с угрозами.
По сто раз на день в трубку сообщали, что расправятся и со мной, и со всеми моими близкими. И слова свои эти люди на ветер не бросали. Они подобрались к родителям. Стали звонить им. Мама слегла с больным сердцем. Отец держался из последних сил... А я уже и во сне слышала: «Ну что ты из себя корчишь? Будь поласковей...»
Я тогда похудела и стала похожа на ходячий скелет. Есть вообще не могла. Только пила воду. И спать стала очень плохо. Мне казалось, только я закрою глаза, как увижу своего мучителя.
Начался нервный тик. Я стала часто-часто моргать. И это до сих пор не прошло, хотя столько воды с того времени утекло.
Но несмотря на весь ужас, в котором жила, на постоянную осаду, я продолжала говорить: «Нет.
Между нами ничего не может быть. Я тебя не люблю». Понимала, что меня в любой день могут просто разорвать на куски, и все-таки важно было оставаться честной перед самой собой. Идти до конца. Со временем, кстати, даже бритоголовые стали меня уважать за то, что не пасовала перед ними, но и не хамила. Просто говорила правду. И они это понимали...
Однажды я вернулась домой, стала открывать дверь квартиры и услышала на лестнице чьи-то быстрые шаги. Обернулась — он. Я хотела быстро захлопнуть дверь, но он успел подставить ногу. И с ухмылочкой говорит: «Привет. Ну как дела? Довольна, вволю надо мной поглумилась? Но твое время вышло. Сейчас сюда придут ребята и пустят тебя по кругу...» Я почувствовала, как комок подступил к горлу.
Только бы не заплакать. Только не заплакать перед ним. Держаться до конца.
Этот человек дошел до предела, он действительно сейчас позовет своих друзей... Когда я это поняла, мне вдруг стало все совершенно безразлично. Меня накрыла какая-то волна. Я сказала: «Зови всех... Делай что хочешь...»
Но он никого не позвал. Он метался по моей квартире в ярости, выкрикивал ругательства, придумывал все новые и новые способы расправы надо мной. А я в какой-то момент просто взяла свою сумку и вышла на улицу. Мне надо было на работу. Если я опоздаю — вычтут из зарплаты. Перипетии моей личной жизни руководство совершенно не волновали.
