— Ира, где Анатолий Юрьевич?
— Откуда я знаю? — возмущенно пожимаю плечами.
Глупейшая ситуация! Я нахожусь на другом конце города, вдалеке от гостиницы, и выхожу из подъезда дома, где живет Равикович. Можно сказать, меня застукали на месте преступления. Прятаться было уже смешно. Но мы продолжали делать вид, что у нас нет романа, а все остальные продолжали делать вид, что ни о чем не догадываются. Коллеги вели себя интеллигентно, хотя некоторые дамы и пытались образумить: «Он же намного старше и женат. А если останешься одна?» Я об этом не думала...
Через полгода наконец-то мне предложили на выбор несколько комнат. Равик, понимая, что и ему придется там жить, взял все в свои руки: «Главное, чтобы коммуналка была перспективная, под расселение». Я в этом совершенно не разбиралась, а он ходил по инстанциям, изучал варианты. Равиковича часто сравнивают с Хоботовым, которого он сыграл в «Покровских воротах». Но он был отнюдь не беспомощным в житейских вопросах. Умел хорошо готовить, обожал обустраивать быт, разбирался в мебели. Благодаря его хлопотам мы выторговали себе хорошую комнату на Гороховой.
Наступила осень 1979-го. Мы встречались уже полтора года, чувство было проверено, и мне казалось, что отношениям пора прийти к логическому завершению. Я хотела семью, мечтала родить ребенка от любимого мужчины. Но Толя об этом и слышать не хотел. Его, конечно, тоже нервировала подвешенность ситуации, но и бросить свою дочь он не мог. А еще, как любой мужчина, боялся кардинально менять жизнь. У нас начались ссоры. Выяснения отношений были бурными, с битьем тарелок. На прочие проблемы накладывалась еще и обоюдная ревность. Равик сам виноват: любил рассказывать, каким раньше был бабником. А он ревновал, потому что видел постоянный интерес ко мне со стороны мужчин. Тут еще и большая разница в возрасте. Равик боялся меня потерять. Но и я боялась потерять Толю, ведь он был для меня лучшим мужчиной на свете!
Как-то сидим с ним в гримерке, и вдруг мне приносят посылку от Высоцкого. А там — записка. Чтобы не было никаких тайн, читаю ее вслух: «Приезжай, нам надо увидеться, Эфрос для нас поставит спектакль, мы будем вместе ездить на гастроли». Равик побледнел, и я демонстративно порвала письмо Володи. Хотелось показать ему, что на всем свете для меня существует только он!
Я-то свой выбор сделала, а Анатолий Юрьевич никак не мог решиться. Мне казалось невозможным и дальше от всех прятаться, скрываться. Кто бывал в похожей ситуации, меня поймет. Конечно, я переживала. Ведь еще было неизвестно, чем вся эта история закончится: останется он со мной или с семьей. Равик панически повторял: «Ты все равно меня бросишь! У нас нет будущего!»
Я осознавала, что ему тяжелее, чем мне. Не закатывала истерик, не ставила жестких условий, жизнь сама диктовала каждый следующий шаг. Ведь недаром он плакал на своем сорокалетии. Значит, не я была причиной разлада в его семье. Не раз потом спрашивала Равика:
— А что было бы, если бы мы не встретились?
— Мучился бы...
