Поднимался, дурашливо шаркал ногой, протягивал руку. Во время танца мог упасть на одно колено, чтобы я прошлась вокруг него балетной поступью; указывая на меня глазами, подмигивал соседним парам, смотрите, какая у меня королева!
В этот раз все было по-другому. Наклонившись ко мне, Борис тихо сказал:
— Давай потанцуем.
— Не нужно, Борь...
— Пойдем, пойдем.
Мы оба понимали: это в последний раз. Танцевали молча, не отрывая друг от друга взгляда. Весь танец — глаза в глаза.
В начале января наступило резкое ухудшение, и Боря уже почти не вставал. Но продолжал хохмить. Готовлю обед. Он лежит на диване в гостиной, которая соединена с кухней, и как будто дремлет. Вдруг слышу: «Да-а-а, такую женщину и не вывез! И хорошо, что не вывез! Стояла бы ты сейчас здесь, как же! Увели бы!»
Борис и Даша часто ездили за границу, в основном в Италию, где жили их друзья. Каждый раз звали меня с собой, но я отказывалась — по той же причине, по которой избегала участия в семейных обедах у Маши. Мне казалось, что это время должно принадлежать только им двоим, отцу и дочери. Жалею ли сейчас об этом? Да. Но не потому, что лишний раз не съездила за границу. Жалею о днях, которые могла провести с ним рядом, но не провела.
За последние два года перед болезнью Боря несколько раз предлагал:
— Лар, может, нам все-таки расписаться?
Отвечала уклончиво:
— Ну, может быть, когда-нибудь и распишемся...
Нисколько не сомневаясь ни в его, ни в своих чувствах, я тем не менее боялась штампа в паспорте. Мне казалось, что он уберет что-то важное из наших отношений и разрушит мою дружбу с Дашей. Она всегда относилась к отцу как к обожаемой, боготворимой собственности, на которую никто не имеет права претендовать. А для Бори не было ничего важнее, чем душевный комфорт и покой дочери. И даже когда он передал слова Даши: «Пап, а если нам на Ларе жениться?» — тормоз внутри меня не исчез. Обещание, данное Даше, было сильнее желания стать его женой.
