Тищенко он показывал мои письма: «Вот видишь, Люба, сын пишет. Любит все-таки, скучает». А письма эти были не распечатаны — он их не читал, но бережно хранил...
Я жил в Америке, где попал в абсолютно другой мир. Поначалу меня в нем все раздражало. К тому же просился в тихий штат, а мне предложили Алабаму, где орудовал ку-клукс-клан. Нас с мамой поселили в самом эпицентре расовых разборок. Мне это все надоело, и я купил билет до Нью-Йорка.
Как художник-дизайнер я работал для многих известных фирм: Ralph Lauren, Estee Lauder, оформлял некоторые бродвейские театры, интерьеры в домах миллионеров. Сегодня у меня много наград и грамот: «Первые пятьсот в мире», «2000 замечательных людей двадцатого столетия», мое имя занесено в «Холл славы»...
Но меня никогда не покидала мысль, что при всем успехе я в жизни что-то упустил. Прошлые размолвки с отцом на большом расстоянии казались такими незначительными! Только он мог так сильно любить и ревновать нас с мамой к чужой жизни, к чужой стране. Воспоминания навалились снежным комом. Почему-то все чаще в памяти оживали эпизоды из детства. Например, как однажды отец взял меня на охоту. У него было редкое ружье с четырьмя стволами. Мы долго гуляли по лесу, но вернулись без всякой добычи. Чтобы разыграть маму, купили в булочной хлебного зайца. Пока не раскрыли наш секрет, она страшно переживала, что мы убили живое существо!
После смерти отца я вернулся в Петербург. Случайно встретился с Лидией Борисовной Духницкой.
— Как он любил вас, Юра! Он гордился вами.
— Странная любовь какая-то...
— Когда мы встречались с ним без Барабули, он всегда говорил о вас. Очень сокрушался, что вы уехали. Вы хоть звонили ему?
— Конечно, мы разговаривали, но на мои письма отец не отвечал.