В ОВИРе потребовали письменное разрешение на выезд от отца. Мы с мамой пошли к нему за подписью. Но мадам Голубева нам даже дверь не открыла. Тогда мы решили караулить его у дома. Смотрим, идет к подъезду.
— Папа, мне нужна твоя подпись на документе, что ты не имеешь ко мне материальных претензий.
Отец посмотрел на меня очень внимательно.
— А кто ты такой? Не знаю!
— Как не знаешь? Я же твой сын.
— У меня нет сына, — холодно ответил он.
— А меня, Сереженька, тоже не узнаешь? — спросила мама.
Отец взглянул на нее, лицо его исказилось, казалось, он сейчас заплачет. Потом резко развернулся и побежал от нас прочь. Тогда я понял, что он все еще любит маму...
— Вот и дождался, что мы сами пришли к нему на поклон, — грустно сказала она.
Мама не вышла замуж после развода, а отец хоть и жил до конца дней с другой женщиной, так и не женился на ней. Мои родители даже умерли в один год, но в разных частях света: мама — в Америке, а папа — в Петербурге...
Та наша встреча с отцом на канале Грибоедова была последней. Больше мы не виделись. Никогда. Справку от него мне передали через третьи руки.
Много позже, когда отца уже не стало, все воспоминания о нем, о его жизни, я собирал по друзьям и знакомым. Написал письма всем артистам, которые знали Филиппова. Одной из первых мне ответила из Парижа Юлия Николаевна Предтеченская, мама Михаила Шемякина. В сороковых годах она работала вместе с отцом в Театре комедии. Юлия Николаевна рассказала две дивные истории. Однажды они вместе возвращались домой после спектакля. Пришлось долго идти пешком. Был изрядный мороз, а на Предтеченской — модная шапочка «менингитка», меховая жакетка, юбочка, чулки польские газуфки (так назывался капрон) и туфельки на каблуках. Вдруг она резко останавливается и говорит: