Незадолго до выпускного вечера Толя, чтобы откосить от армии, лег в психушку. Мы по-прежнему были в ссоре. Из Тамбова приехала его мама, которая очень меня любила. Звонит:
— Лен, давай Толика навестим.
— Простите, но... мы сейчас в таких сложных отношениях.
И она буквально взяла меня за руку и повезла в пятнадцатую психбольницу. Идем втроем по аллее: мама с сыном впереди, я сзади. Краем уха улавливаю обрывки их разговора.
— Мама, да как ты можешь? У нее был другой мужчина!
— Сынок, во-первых, убеди меня, что она с ним была, а во-вторых, убеди меня, что за это время у тебя не было другой женщины...
Словом, она нас помирила.
Толю отпустили из больницы на выпускной вечер с условием, что на следующий день он вернется. Гуляли мы в легендарном ВТО, тогда еще не сгоревшем. Толян оторвался по полной, и я его от греха подальше увезла в общежитие, хотя наши ребята кутили до утра. А в соседнем зале ресторана — вот совпадение! — пировала компания отвергнутого мною Бориса Львовича. И как потом оказалось, он внимательно наблюдал за нашей студенческой гулянкой. И не только наблюдал...
Все шуточки на тему «театр — это террариум единомышленников» я не воспринимала ровно до того момента, пока нам не объявили результаты распределения: в «Маяковку» брали меня и Олю Прокофьеву, а из мальчиков — Толю Лобоцкого и еще двоих, остальные должны были искать работу. И эти «остальные» решили устроить мне взбучку. Ночью после выпускного в общежитие пришли трое, вызвали меня на разговор. Толя спал как убитый и ничего не слышал. Однокурсники кричали, что я стучу на всех Гончарову, что предала такого чудесного Бориса Львовича, который всех кормил. Особенно обиженной за отвергнутого поклонника была Лариса Борушко. Мы с ней вцепились друг другу в волосы, и началось сражение!
А утром в общежитие приехал с визитом Борис Львович собственной персоной. Он прекрасно знал, что мне вломили по первое число, но как ни в чем не бывало спросил:
— Как настроение? Как дела?
