Саша позвонил актеру, который был приближен к новому руководителю нашего театра Сергею Арцибашеву:
— Лену уволили, что теперь делать?
А тот сказал:
— Я не знаю, чем тебе помочь, — и повесил трубку.
Никогда не забуду Сашины глаза...
Сашу ежегодно клали в больницу с пневмонией, и каждый раз стоял вопрос: выживет или нет? А он не строил из себя больного. Это про него строчки Высоцкого «Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!»
Мы прожили с ним семнадцать лет, и все эти годы слышала от него: «Я скоро умру». Вначале одергивала: «Нельзя так говорить», потом перестала обращать внимание, а в конце даже подшучивала: «Сначала с долгами расплатись!»
Когда он умер, пошли разговоры: мол, если бы не пил, не нервничал так много, пожил бы подольше. Но это был бы не Саша! Он жил на полную катушку, иначе не мог...
Фатюшина часто сравнивали с его героем-хоккеистом из фильма «Москва слезам не верит». Но Саша был востребованным всегда и жил в семье, а не шлялся по кабакам. Не устаю повторять: «Фатюшин умер от осложнения после пневмонии, а не под забором от пьянства».
После его ухода моя жизнь разделилась на «до» и «после». И мне надо было очистить свое пространство от «до». Было важно не прогнуться под тяжестью своего плачевного состояния, не превратиться в просящего. Я для всех закрыла дверь, понимая, что если начну скорбеть и принимать соболезнования, погружусь в это состояние так глубоко, что уже никогда не вынырну. Мне исполнилось сорок. Детей не было, утешаться было некем. Я не собиралась возвращаться на сцену и уж тем более не думала выходить замуж...
И тут мой номер набрал Саша Шаврин: «Тебе надо вернуться в театр». Потом с теми же словами первый раз в жизни позвонила Лена Романова, жена Игоря Костолевского. Я пришла в администрацию и на листе бумаги написала: «Идя навстречу просьбам своих товарищей, прошу принять меня в труппу». На что мне сделали замечание: «Пиши нормальное заявление».
Посыпались звонки от приятельниц: а не познакомить ли тебя с тем-то и тем-то. Одна подруга предложила: «Пойдем в Театр Рубена Симонова на «Козленка в молоке». В антракте спрашиваю:
