Когда мы с мамой встретили их после Коктебеля в аэропорту, Оля сказала: «Мы сейчас будем делать ремонт. Можно пока Женя поживет у Евгении Самойловны?» Забрали Женьку, так он у мамы и остался. Мы развелись, Оля поставила условие, чтобы наш сын жил у бабушки. Она боялась: а вдруг я женюсь и приведу в дом мачеху. По-прежнему приходила навещать сына раз или два в неделю...
Вся эта история продолжалась десять лет. Пять лет мы были вместе, еще пять жили отдельно.
Как-то ночью раздался телефонный звонок, Оля в полной истерике: «У меня пробита голова! Я умираю! Приезжай!» Захожу в ее квартирку. Оля сидит с распущенными волосами, сильно пьяная, но в рассудке. И действительно — голова разбита.
— Меня хотели убить!
— Ты с ума сошла... прекрати.
Я долго промывал ей рану, потом уложил спать, сидел рядом и ждал, пока она заснет. Оля призналась, что ходила к моему отцу, просила взаймы денег, как я понимаю, под предлогом ремонта. А потом «суворовец» взял эти деньги и уехал, на память ударив ее чем-то по голове.
Пару лет спустя, когда я приеду хоронить Ольгу, этот стервец, который пробил ей голову, бросится ко мне со словами:
— Какое несчастье!
Я ему тихо отвечу:
— Чтобы я тебя у гроба не видел, сволочь!
И он исчезнет...
Самое трагическое, что люди, в которых Ольга вкладывала душу, ее предавали. Она и сама это знала, но ничего с собой поделать не могла...
Следующий «спасаемый» Олей только что вернулся с зоны. Монтер, ни кола ни двора. Она просто подобрала его на улице и привела к себе. С рвением занималась спасением монтера и даже успела выйти за него замуж. До Нового года все было тихо. Утром первого января Юра Гребенщиков (как чувствовал!) позвонил в дверь Олиной квартиры. Дверь открыл ее муж.