Летом 2010 года, когда под Москвой горели торфяники и нечем было дышать, у Олега не выдержало сердце. От наркотиков надрывается не только психика, но и весь организм. Хотя тогда он уже не кололся.
На кладбище от безумия меня спасла моя кинематографическая натура: казалось, что это не похороны происходят, а снимается какой-то дурной дубль. Помню, как рыдал над могилой Васильков: после института он долго у нас жил, они с сыном дружили. Помню бабочку, вылетевшую из могилы. Это казалось гэгом, но очень удачным. Осознание горя пришло позже.
Сразу за Олегом ушли родители, оба от инсульта. Потеряв в одночасье столько родной крови, я фактически умерла. Три года провела в лежачей депрессии: не могла встать, ноги не держали. Большое горе разрушает не только душу, но и тело, это давно известно. Актер Валентин Зубков, сыгравший в «Ивановом детстве», после того как утонул его сын, сгорел за полтора года от невесть откуда взявшегося глубокого склероза.
Сегодня из компании сына в живых остались всего двое. Вдову Олега родная мать лишила родительских прав, сама воспитывает внучку. К счастью, Вероничка часто гостит у нас. Бывшую невестку мы недавно отправили в реабилитационный центр в Ростов. За полгода до кончины Олег привел к нам в дом знакомую девушку. Даша только что развелась с мужем, надо было где-то жить, перекантоваться. Она с нами до сих пор, это моя опора. Олег мне ее завещал. Даша была моей сиделкой, теперь нянька Вероники.
Я потихоньку выкарабкиваюсь. Снимаю большой документальный фильм о пятидесятилетии Союза кинематографистов. Пытаюсь вернуться в реальность. Доказать, что я еще не сбитый летчик. Спасая от депрессии, муж отвез меня во Францию. Он замечательно поет, в годы безденежья подрабатывал на Арбате, восхитил каких-то бельгийцев. Они подписали с ним контракт, вытащили в Европу.
С тех пор Вадим живет на две страны — Россию и Францию. Парижский психиатр сказал, что мой стресс аналогичен тому, который переживает человек, единственный из всей семьи выживший в автомобильной аварии. Предупредив, что мне угрожает потеря личности, он настоятельно советовал мечтать о будущих фильмах, строить планы. И я стала думать о картине, рассказывающей о матери, которая похоронила сына. Хочу прикоснуться к самой страшной тайне, теперь уже моей.
В это ужасное время со мной были четыре книги: Библия, энциклопедия мистики, «Нумерология» и «Прямая речь» Никиты Михалкова. Я точно знаю, что наши близкие существуют и после смерти, просто мы не можем их найти. Но, случается, они и «оттуда» дают о себе знать. Сын мне несколько раз звонил. Во сне. Помню, сказал, что у него все нормально, он устроился, волноваться не надо. В ответ я бормотала какую-то глупость:
