Епифанцев замечательно рисовал, расписал всю общагу ликами в стиле Ильи Глазунова, на одной стенке красовались стихи:
Горит огнем протуберанцев
Великий гений Епифанцев.
Жора очень высоко себя ценил. А еще боготворил своего однокурсника Володю Высоцкого, записывал его песни на магнитофон с бобинами. Давал нам их слушать — чуть не каждый вечер мы собирались на посиделки, выпивали. Это у нас называлось «ария Надира из оперы «Самсон и Долила». Надир — от «надираться», а Долила — от «доливать».
Через несколько лет, после телефильма «Угрюм-река», где Епифанцев сыграл главную роль Прохора Громова, Жора станет абсолютным кумиром публики. Помню, на гастролях в Свердловске мы праздновали его день рождения. В отличие от нас Епифанцева поселили в люксе. Заглянули туда с Володей Кашпуром, увидели среди гостей явно криминальных личностей и вскоре ушли спать. И не зря: к утру люкс гостиницы «Урал» был разнесен до основания, гости добрались даже до хрустальных люстр.
Жору и меня как комсорга театра вызвали в номер к Кедрову, где уже собрался чуть не весь худсовет МХАТа.
— Георгий Семенович, как произошло позорное событие, которое пятном ляжет на старейший театр страны? — начал Кедров.
— Жорочка, не волнуйся, расскажи правду, — включился Павел Массальский.
— А что рассказывать, день рождения отмечали, вот и все.
— Могли бы так много не пить. Пили бы сельтерскую, — посоветовал Кедров.
— Тогда, Миша, это был бы не Жорин, а твой день рождения, — съязвил Борис Ливанов.
— Мы в его возрасте города с земли стирали, не то что номера, — поддержал режиссер Иосиф Раевский.
— Надо взглянуть на это безобразие, — подвел итог Кедров.
Все оживились, подошли к номеру Епифанцева, открыли дверь, а там... чистота и порядок! Немая сцена из «Ревизора» — никто ничего не может понять. Подходит директор гостиницы:
— Что-то случилось? Мне доложили, есть претензии к Георгию Семеновичу?
— Нам сказали, он разгромил номер.
— Я бы знал, я же директор!
Из любви к Епифанцеву номер быстро привели в порядок. Вечером мы накрыли стол для директора и долго его благодарили.
Другие мои соседи по общежитию МХАТа — Олег Стриженов и Люба Земляникина. Кинозвездой Стриженов стал в двадцать шесть лет. Он изумительно двигался, рисовал, музицировал. Олега знали во всем мире, Жерар Филип писал ему: «Брат мой!» Был у Олега лишь один недостаток, но серьезный: он, что называется, часто «нарушал производственную дисциплину».
Однажды пошли с ним сдавать два чемодана пустых бутылок. Пока стояли в очереди, я вслух читал статью из «Огонька» о голливудской актрисе, которая вынуждена отдавать своим хозяевам миллионные заработки, а самой ей приходится довольствоваться всего двумя тысячами долларов в день. Автор возмущался, что проклятые капиталисты чудовищно эксплуатируют талант. Я повернулся к Олегу:
— Согласен, если твой талант будут эксплуатировать за две тысячи долларов в день?
— Убью! — рявкнул злой с похмелья Стриженов.
Помню, мы с ним отправились позавтракать в кафе «Артистик». Не дошли пары метров, как вдруг заметили иномарку, всю обклеенную портретами западных звезд, рядом стоял высокий длинноволосый армянин. Олег ахнул и улегся на тротуар, подперев голову рукой. Тот сделал то же самое. Стриженов сказал: «Сева, познакомься, это Леня Енгибаров».
