Это было очень смешно. Там еще есть строчки про поселок Мосрентген — я с родителями в то время там жила. Ну, теперь стишок смешной:
Жду с нетерпеньем ночи долгожданной,
Когда уснет весь дом и я усну,
И будут сниться мне далекие саванны,
Жирафы, зебры, антилопы гну
И маленький отель в Йоханнесбурге,
Где от налетов диких обезьян
Спасается известный всей округе
Геолог.
Он же — Дэдди-графоман.
Чуть свет встает, пьет кофе растворимый
И, если целый день работы нет,
Звонка дождавшись от своей любимой,
Садится за тетрадку. А в обед
К нему приходит толстая служанка
И улыбаясь белозубым ртом,
Как и положено всем негритянкам,
На стол поднос поставит,
А на нем: поджаренная шкура дикобраза,
Салат из гусениц, тандыр-кебаб,
Картофельно-чертополошьи зразы,
Рагу из свежих муравьиных лап!
Но мой консервативный африканец,
Поморщив носом, скажет:
«Sorry, mam... I am, простите, веджитарианец
И этого, in general, не ем.
Вы принесите, please, мне просто рыбку
Да овощей тарелочку, in fact
Again, прошу прощения за ошибку
И за алтайский also диалект.
А вечером, когда подует влажный,
Холодный ветер с океана и когда
Становится уже совсем неважно,
Какого цвета в Лимпопо вода,
Мечтает он открыть звезду на небе,
Крупнейший в мире водопад, каньон!
Назвал бы он их очень просто — Бэби,
Какой там к черту Дэвид Ливингстон!
Так выпьем за любовь! Чем не причина?
«Что там дают у нас сегодня в баре?» —
Подумает и вместо капучино
Закажет в номер чашку «Мокалбари».
Сон оборвался...
Утро освещает
Виниловый дизайн знакомых стен,
Меня так беспощадно возвращая
Из Африки в поселок Мосрентген.
После этого стихотворения становится понятно, как они понимали друг друга, как и почему вместе им было легко и тепло.
— Еще что смешно: перед его отъездом мы сидели в кафе и нам предложили чай «Мокалбари». Это чай из коры африканского дерева. Я ему говорю: «Вот и привезешь мне из Африки «Мокалбари». Он записал название. И привез... «Кампари». Я говорю:
— Ты что привез? Это же алкогольный напиток. А я просила чай из африканского дерева.
Он расстроился:
— Тьфу, а я так обрадовался, что нашел!
Ведь он даже не знал до этого, что такое «Кампари»...
...Я все думаю, как трудно было жить Ире, понимая, что, скорее всего, Валерий Сергеевич не увидит своего сына взрослым, отцом его внуков, что их совместного будущего тоже нет. Тридцать три года разницы. Беспощадная цифра.
А она так не считала и радовалась, что мама Валерия Сергеевича когда-то напророчила ему долгую жизнь. И реальное обследование перед болезнью показало, что у него организм абсолютно молодой — врачи говорили, что до ста лет проживет. Но в какой-то момент Ирина стала замечать, что он стал очень сентиментален, часто плакал, глядя на Ваню, и однажды даже произнес:
— Как жалко, что у Вани будет другой папа.
Она, ничего не заподозрив, возмутилась:
— С какой это радости у него будет другой папа? Папа у него вообще-то один!
Он обрадовался по-детски:
— Да? Ну, тогда хорошо, Бэби.
И снова почему-то загрустил. Потом стал говорить, что скоро умрет, и просил записывать какие-то телефоны, контакты, чтобы она знала, к кому обращаться за помощью, когда его не станет. Ира ругала Золотухина, возмущалась, а он отмахивался: «Ну, это же я на всякий случай!»
Она вдруг вспомнила, что он как-то на гастролях в Финляндии в гостях у друзей сказал: «Я все знаю про себя, я умру в семьдесят два года». Так и случилось.
...В последний год, после одиннадцати лет абсолютно трезвой жизни, он снова начал выпивать. Причем сразу пьянел. Сначала она думала, что такое состояние у него от большого количества спиртного. Потом поняла, что ему становится плохо после одной рюмки.
