Не хочу вспоминать подробности того вечера, да и нет смысла. Но я помню все. Не знаю, чем там до этого накачали мать, каким алкоголем и каким количеством, но такой я ее еще не видел. Был какой-то жуткий поток совершенно неадекватной агрессии ко мне. Крик, скандал… В итоге она оказалась в своей комнате, откуда еще долго слышался шум, что-то рушилось, разбивалось. Потом все стихло.
Мы тоже закрылись в своей комнате и даже не включали свет. Потом через занавешенное стекло увидели силуэты, это быстро появился с кем-то Дик из своей квартиры напротив, они увели мать… Мы тоже не могли оставаться, было противно, поехали по знакомым, и квартира надолго осталась пустой.
Как позже выяснится, мать практически ничего не помнила из того, что произошло. А через день-два вечером ко мне на работу пришла Алла, ее знакомая из «нового» окружения.
— Значит, так, — сказала она. — Мы даем вам неделю. Выписываетесь с женой из квартиры и уматываете в свою Одессу.
— С какой стати?
— А с той, что иначе мы подадим заявление и тебя посадят, — радостно сообщила Алла. — Мы уже зафиксировали у твоей матери побои.
— Да? И кто же ее побил? — спросил я.
— Не валяй дурака! — разозлилась Алла. — Ты что, не помнишь, что избил свою мать?!
И вот тут мне стало легко и даже весело. Да, я подозревал, что могут устроить нечто подобное. Но чтобы так! И я понял, что они не знают главного. Если свидетельство моей жены могло рассматриваться как заинтересованное, то как быть с еще двумя людьми, которые все видели? Люди практически посторонние: ко мне тем вечером, на счастье, зашел старший брат моего приятеля со своей подругой. Получалось, что про них ни Алла, ни все эти загадочные «мы» ничего не знают. Я рассмеялся:
— Подавайте заявление, я никуда не поеду.
Мне все же было интересно: о каких «побоях» шла речь? В том своем состоянии она могла упасть у себя в комнате, а может быть, имеются в виду синяки, которые появлялись у Кюнны просто от легкого удара об угол стола или стула из-за болезни сосудов. Через занавеску у меня не было возможности увидеть, в каком состоянии она уходила, было ли у нее что-то на лице. С тех пор мы не встречались с матерью очень долго. А может быть, «эти» просто договорились с врачами…
Потом меня вызвали повесткой в милицию. Я пришел. За столом сидел седой сухощавый человек. Он дал мне ознакомиться с заявлением. Там была ложь, написанная опытной, юридически подкованной рукой. Мать просто не сумела бы так написать. Но подпись стояла ее. Увидев это, я стал рассказывать.
Следователь сперва записывал, потом отложил бумагу и только слушал. Когда я закончил, он спросил:
— А эта женщина, приходившая к вам в институт, которая сказала, чтобы вы выписывались и уезжали... ее кто-нибудь видел?
— Конечно, в отделе были сотрудники, которые наверняка слышали наш разговор.
Он записал имена, телефоны, а потом как-то по-другому на меня посмотрел:
— Ну, все понятно. Я вам вот что скажу. Вас, коренного москвича, хотят лишить жилплощади и прописки. И используют для этого вашу мать. Поймите, если бы то, о чем написано в заявлении, было правдой, они бы настаивали на расследовании и доведении дела до суда, чтобы наказать вас. А не ставили бы ультиматумы о срочной выписке из Москвы, освобождая тем самым преступника от ответственности. Если даже предположить, что вас хотят выселить, чтобы тем самым оградить мать от непутевого сына, — тогда почему они не предложат вам поменяться с гражданином Диком жилплощадью? Он бы проживал совместно с вашей матерью, как делает это уже много лет, а вы бы въехали в его комнату. И никаких конфликтов. Вас же устраивает такой вариант? Да. А их — нет. От вас просто хотят избавиться. Обычное дело... Мой вам совет: пишите встречное заявление, где изложите все, о чем сейчас рассказали.
И я его написал. Он прочитал, потом снова взглянул на меня:
— Тут не все. Подумайте, судя по всему, там так просто не остановятся. Придумают еще что-нибудь. Я просто права не имею вам подсказывать. Догадываетесь?
Я догадался. И в конце заявления приписал, что прошу впредь избавить меня от подобных провокаций, в противном случае обращусь в суд за клевету и шантаж. Седой человек прочитал и одобрительно кивнул:
— Вот теперь — все.
Почему я вспоминаю все это? История дурная, стоило бы забыть. Но меня поразило, что совершенно чужой человек, милиционер, разобрался во всем моментально и принял во мне такое участие. Потому что до этого меня просто потрясло, с какой скоростью те, кто знал и меня, и мою мать — ее подруги, мой отец, — сразу поверили во весь этот бред. Без доказательств, даже не пытаясь услышать меня. Слухи неслись или умышленно разносились, обрастая фантастическими подробностями. Еще можно было бы понять, имейся к тому хоть какие-то предпосылки. Если бы у нас раньше случалось что-то подобное. Да, мы могли поскандалить, наорать друг на друга. Потом помириться — нормальная жизнь. Но поднять руку... С какой же радостной готовностью люди воспринимают гадкую ложь о ближнем, тут же делясь ею с каждым встречным. Для меня это был отличный урок. С тех пор не реагирую ни на какую «информацию», пока не проверю все сам, не поговорю со всеми сторонами.
