— Коль, где ты их взял?
— У Жорки купил.
А еще я изобрела свою технику: брала жестяной лист, коптила его и обратным концом кисти прорисовывала орнамент. Однажды из дна консервной банки сделала медаль одному актеру на юбилей. Именинник был в полном восторге.
Когда у меня накопилось большое количество работ, подала документы в Союз художников и Союз дизайнеров. Приняли в оба, Жора мной очень гордился. И дети приобщались к творчеству. Помню, сижу я, рисую даму на скамейке, а рядом стоит и наблюдает пятилетний Володя. Только он отвернулся, я одним мазком уничтожила даму.
— А где тетя? — растерянно поинтересовался сын.
— Ушла.
— Куда?
— Ее мама позвала, она и пошла.
Володя был доверчивым.
— А что, она умеет разговаривать?
— Конечно, — блажь нашла, сижу и дурю голову ребенку.
Сын схватил листок бумаги и тоже стал что-то торопливо рисовать. Через пять минут донеслось:
— Солдат, солдат, ты меня слышишь?
И бросается ко мне:
— Врешь ты все, не умеют они разговаривать!
— Может, ты забыл что-то нарисовать своему солдату? Поэтому он и не оживает?
Володя посмотрел на свою картинку как безумный и облегченно выдохнул:
— Ногти!
Детей я растила, можно сказать, одна. Сейчас удивляюсь: и как со всем справлялась? Никаких помощниц по хозяйству, нянь мы позволить себе не могли. Если уж особенно сильно уставала, отправляла сыновей и дочь к маме в Загорск, получала три дня полной свободы, за это время приходила в себя, накапливала силы, чтобы снова заступить на вахту. С утра Жора шел на репетицию, дети — в школу. Я будила всех с интервалом в пять минут, чтобы не выстраивалась очередь в ванную. Хорошо, если на завтрак была каша, ее можно было сварить сразу на всех. С яйцами возникала проблема: один любил всмятку, другой — вкрутую, третий — яичницу. Приходилось удовлетворять все запросы. Вечером Жора играл спектакль, ему снова было не до детей.
Из МХАТа он ушел по собственной воле, никто его не гнал. Три года работал над переводом пьесы в стихах «Владимир» Феофана Прокоповича. Перевод давался ему с огромным трудом, чтобы адекватно переложить на русский язык церковнославянский с элементами украинского диалекта, пришлось обложиться кучей словарей, книгами по истории Древней Руси, прочесть летописи, консультироваться с филологами и профессиональными переводчиками. Но Епифанцев мечтал поставить моноспектакль к тысячелетию крещения Руси.
Ефремов обнадежил: «Действуй, готовь постановку для показа худсовету». Я взяла на себя всю сценографию, сшила облачение князя Владимира, корону смастерила из пустой консервной банки из-под селедки, украсила ее битыми елочными украшениями. Жора нарисовал триптих «Владимир», он горел этой идеей. Худсовет в целом спектакль одобрил, сделав несколько замечаний. Но Ефремов Жору тормознул: «Я собираюсь ставить «Вишневый сад», сыграешь у меня Прохожего, а потом вернемся к твоему «Владимиру». Епифанцев жаловался: «Я ему Владимира всея Руси, а он мне какого-то Прохожего».
